Развитие речи и мышления

РАЗВИТИЕ РЕЧИ И МЫШЛЕНИЯ

Предмет, которому посвящена эта глава, — развитие речи и мышления,

особенно развитие высших форм мышления в детском возрасте, — трудный и

сложный. Поэтому я позволю себе начать с наиболее простого — с наиболее

известных конкретных фактов, настолько элементарных, что боюсь заслужить

упрек в чрезвычайном упрощении большой проблемы. Но я не вижу другого пути,

чтобы приблизиться к огромному и сложному вопросу сразу с теоретической

стороны.

Хочу начать с известного опыта — с попытки определить главнейшие этапы в

развитии мышления ребенка по его рассказу по картинке. Известно, что прием,

который предложил А. Бине и который широко использовал В. Штерн,

чрезвычайно прост и ясен. Берут простую картинку, на которой изображена,

например, городская или крестьянская семья или узники в тюрьме, показывают

картинку ребенку 3,7, 12 лет и выясняют, как каждый из них описывает один и

тот же сюжет. При этом исследователи говорят: поскольку всем детям дан один

и тот же объект мышления, следовательно, мы вправе сказать, что мышление

развивается на ранних главнейших этапах так, как обнаруживается в рассказе

ребенка.

Известно также, какие выводы получаются из такого опыта. Кстати, это

выводы, на которых строится многое в психологии мышления. Получается так,

что дети раннего дошкольного возраста рассказывают картинку, называя

отдельные предметы, отсюда делается вывод: дошкольник мыслит мир в качестве

системы отдельных вещей и предметов. Школьник устанавливает уже некоторые

простые действия, которые производят изображенные предметы пли лица, отсюда

делается вывод: школьник мыслит мир в качестве системы действующих

предметов и людей. Наконец, мы знаем, что школьник старшего возраста

переходит к стадии признаков, а потом к стадии отношений и воспринимает

сложные отношения между отдельными предметами. Отсюда делается вывод:

школьник старшего возраста воспринимает мир как систему сложных отношений,

в которых находятся друг с другом люди и вещи.

Центральный факт, имеющий основное значение для психологии мышления,

заключается в пересмотре тех положений, которые мы только что указали.

Сомнения в значении тех данных, которые были получены в опыте с рассказом

по картинкам, возникли давно, и необходимо было заронить эти сомнения у

людей, которые подходят к вопросу чрезвычайно просто. В самом деле, что

говорит опыт? Сначала ребенок воспринимает предметы, потом — действия,

потом — отношения, т. е. связь вещей. Похоже ли это на самом деле на то,

что мы знаем о развитии ребенка вообще? Попробуем продолжить этот ряд вниз,

рассмотрим, как ребенок будет воспринимать картинку или мир в еще более

раннем возрасте. Очевидно, он должен воспринимать не только предметы или

вещи, но самые мельчайшие свойства и качества вещей, потому что сама вещь

есть уже довольно сложная связь отдельных признаков и отношений.

Можно сказать прямо: все, что мы знаем о ребенке, противоречит, этому

представлению. Все, что мы знаем о ребенке, говорит: ребенок раннего и

дошкольного возраста воспринимает вещи как отрезок действительности в

чрезвычайно конкретной связности этих вещей. Начальное восприятие отдельных

предметов, которое мы приписывали ребенку на основании опыта с картинкой,

есть в действительности стадия более поздняя, возникающая в дальнейшем

развитии ребенка, а все известное нам в развитии мышления у ребенка раннего

возраста говорит в пользу того, что этот опыт, когда его продолжают,

приводит каким-то чудом к превратным представлениям, т. е. как раз к

обратному процессу развития мышления у ребенка.

Ребенок мыслит раньше целыми связными глыбами. Этот момент называют

синкретизмом. Синкретизм — особенность детского мышления, дающая

возможность ребенку мыслить целыми глыбами, не расчленяя и не отделяя один

предмет от другого. Синкретический характер детского мышления, т. е.

мышления целыми ситуациями, целыми связными частями, настолько силен, что

он держится еще в области словесного мышления у школьника и является

преобразующей формой мышления у ребенка дошкольного возраста. Именно

неумение выделить отдельную вещь, назвать ее особенно ярко сказывается на

двух примерах, которые я заимствую у Ж. Пиаже.

Ребенка спрашивают: «Почему солнце греет?» Он отвечает: «Потому что оно

желтое, потому что оно высокое, высоко держится». «Объяснить» для такого

ребенка — значит привести ряд других фактов и свойств, впечатлений и

наблюдений, которые непосредственно связаны с одним впечатлением, одним

образом. Что солнце держится и не падает, что оно желтое, горячее, что

около него облака — все то, что ребенок видит, связано вместе, он не

отделяет одно от другого.

У ребенка более старшего возраста синкретизм вызывает смешение, т. е.

соединение всего со всем, что только соединяется во внешнем впечатлении.

Это остается у ребенка школьного возраста в речи: ребенок движется такими

синкретическими целыми. П. П. Блонский правильно называет это свойство

бессвязной связностью мышления. «Бессвязное» — это понятно: ведь ребенок

мыслит, указывая, что солнце не падает, потому что оно горячее. Здесь

многое кажется несвязным. Вместе с тем это правильно называется

«связность», потому что ребенок связывает то, что мы — взрослые —

обязательно расчленяем. Для него тот факт, что солнце желтое и что оно не

падает, слито в одно впечатление, которое мы разделяем.

Таким образом, синкретизм заключается в бессвязной связности мышления, т.

е. в преобладании связи субъективной, связи, возникающей из

непосредственного впечатления, над связностью объективной. Отсюда

получается объективная бессвязность и субъективная всеобщая связность.

Ребенок воспринимает так, что у него все связано со всем. Со стороны

объективной это означает, что ребенок связь впечатлений принимает за связь

вещей. То, что у ребенка выступает как связь впечатлений, он воспринимает

как связь вещей. Что при этом происходит в мозгу ребенка со стороны

физиологической, относительно известно: это хорошо отражено у И. П. Павлова

в интересном положении об иррадиации, т. е. первоначально разлитой,

диффузной стадии возбуждения, которым сопровождаются первые впечатления,

вызывающие к жизни целый комплекс, связанный с этим впечатлением.

Как представляли себе психологи старого времени, психологи-субъективисты,

развитие мышления? Они указывали, что состояние новорожденного ребенка

можно представить как хаос каких-то ощущений, прежде всего хаос бессвязных

вещей, потому что где же взяться связи, когда нет опыта? Ребенок никогда не

видел предметов, скажем кровати, человека, стола, стула. Если функционируют

только органы чувств, то, естественно, у ребенка должен быть хаос

представлений, смесь из теплого и сладкого, черного и желтого, разных

несвязных между собой ощущений и свойств предметов. Постепенно ощущения

накапливаются, из отдельных ощущений складываются группы. Отсюда получаются

вещи, затем вещи складываются в группы, и, наконец, ребенок переходит к

восприятию мира.

Экспериментальные исследования показывают, однако, что дело происходит

как раз обратно. Ребенок раннего возраста воспринимает мир синкретически —

целыми большими группами или ситуациями. Еще одно физиологическое

соображение говорит в пользу этого.

И. П. Павлов изучал свойства так называемого комплекса раздражителей и

показал, что комплекс известных раздражителей вызывает иное действие, чем

каждый раздражитель, порознь взятый, отдельные раздражители или взятые

рядом друг с другом. Сначала у Павлова в лаборатории начали работать с

отдельными раздражителями, потом перешли к комплексу. Таким образом, в

лабораторной практике сначала ставится эксперимент с отдельными

раздражителями, потом с комплексом. А как происходит в жизни ребенка?

Думаю, что сначала ребенок имеет дело с комплексом впечатлений и предметов,

с ситуацией в целом. Ребенка кормит мать, значит, раздражителем является

мать, ее одежда, лицо, голос;

то, что ребенка берут на руки, кладут в известную позу; сытость при

кормлении;

затем ребенка укладывают спать. Это целая ситуация, которая развертывается

перед ребенком. Поэтому Павлов говорит: если мы в лаборатории позже пришли

к комплексу раздражителей, то в жизни, генетически, комплекс раздражителей

для ребенка является первичным, ребенок сначала мыслит комплексом, потом

отдельными вещами.

Однако легко видеть, что опыт с пониманием картинок говорит обратное.

Еще одно соображение фактического характера.

Опыт с применением картинок говорит, что ребенок 3 лет видит отдельные

предметы, а ребенок более старшего возраста мыслит мир как систему

действий. Выходит, если одну и ту же картину (предположим, «Узник в

тюрьме») показать трехлетнему ребенку, то это будет: «Человек, другой

человек, окно, кружка, скамейка», а для дошкольника будет: «Человек сидит,

другой человек смотрит в окно, кружка стоит на скамье». А ведь мы знаем,

что и трехлетний ребенок, и ребенок раннего возраста, наоборот, все

расставленные фигуры, все предметы определяют по их функциям, т. е.

определяют их через действия. Для ребенка именно они есть первичное. И

когда мы доискиваемся начального, первичного слова, то обнаруживаем, что

это есть название действия, а не предмета;

ребенок раньше называет слово, обозначающее действие, чем слово,

обозначающее предмет.

Подытоживая материал, мы приходим к выводу: создалось роковое

противоречие между развитием мышления, которое рисует рассказ по картинке,

и всем тем, что мы знаем о развитии мышления в жизни. В обоих случаях

отношения оказываются как бы перевернутыми. Любопытно, что все эти

соображения проверяются экспериментами и фактами. Можно взять тысячу детей

и лишний раз доказать, что с картинкой дело происходит так. Это

действительно факт неоспоримый, но его надо иначе истолковать.

Сделаем одно из самых простых наблюдений, которое мы сумеем разъяснить и

которое укажет путь к новому истолкованию.

Если все, что мы знаем о мышлении ребенка, противоречит тому, что дает

рассказ по картинке, то все, что мы знаем о речи ребенка, это подтверждает.

Мы знаем, что ребенок говорит сначала одиночные слова, затем фразы, позже у

ребенка набирается круг отрывочных слов и явлений, затем пятилетний ребенок

устанавливает связь между словами в пределах одного предложения;

восьмилетний произносит уже сложные придаточные предложения. Возникает

теоретическое предположение: может ли рассказ по картинке изобразить

развитие детского мышления? Можно ли понять — мыслит ли ребенок так, как он

говорит, наивными выражениями? Может быть, генетически дело заключается в

ином: картинка констатирует только тот факт, что ребенок составляет из

отрывочных слов фразы, затем все больше и больше связывает слово в пределах

одного предложения и, наконец, переходит к связному рассказу? Может быть,

ребенок не мыслит мир сначала отдельными вещами, потом действиями, потом

признаками и отношениями? Может быть, ребенок говорит сначала отдельными

словами, потом простейшими предложениями, потом связывает эти предложения?

Произведем эксперимент, потому что окончательный ответ могут дать только

эксперименты. Для этого есть несколько простых путей, которые мне

представляются чрезвычайно остроумными. Попробуем исключить детскую речь,

попробуем получить ответы на картинку каким-нибудь другим путем, не через

слова. Если верно предположение, что ребенок не мыслит мир отдельными

вещами, но умеет называть только отдельные слова и не может сформулировать

их связи, то попытаемся обойтись без слов. Попросим двух детей не

рассказать, а сыграть то, что показано на картинке. Оказывается, что игра

ребят по картинке длится иногда 20—30 минут, и прежде всего и главным

образом в игре схватываются те отношения, которые есть на картинке. Проще

говоря, если попросить ребенка драматизировать картинку, а не рассказывать

ее, то, согласно опытам Штерна, ребенок 4—5 лет драматизирует картинку «В

тюрьме» так, как рассказывает ее 12-летний подросток. Ребенок прекрасно

понимает, что люди сидят в тюрьме: сюда присоединяется сложное

Страницы: 1, 2, 3, 4