Одним из субъективных признаков соучастия выступает мотив; его сущность и значение ничем не отличаются от тех, что свойственны единолично совершенному преступлению -- у каждого соучастника -- свой мотив поведения; он может совпадать с мотивами другого (других) соучастника (соучастников) либо не совпадать. Естественно, что при соучастии, направленном на побочный результат, мотивация отсутствует, поскольку она как выражение потребности сопровождает только целенаправленный результат.

Последним субъективным признаком выступает цель. Традиционно признается, что мотив и цель соучастников могут быть различными. И если с мотивами в этом плане можно согласиться, то с целями все обстоит несколько иначе. При соучастии в направлении желаемого последствия всегда есть общий результат как общая цель соучастников; применительно к таким случаям у всех соучастников имеется одна цель, и она разной быть не может. Другое дело, что подобная цель может быть только промежуточной, и тогда конечные цели каждого соучастника могут расходиться (один участвовал в убийстве, чтобы избавиться от неверной супруги; другой -- чтобы отомстить за отсутствие взаимности, третий -- чтобы получить наследство). Если имелось соучастие в направлении побочного результата, то цель здесь как конкретизированная потребность отсутствуя вообще.

Итак, на основе полученных представлений о признаках соучастия вернемся к определению его, указанному в уголовном законе - это "умышленное совместное участие двух или более лиц в совершении умышленного преступления", в котором необходимо обратить внимание на фразу "участие ... в совершении преступления" и попытаться ответить на вопрос о соотношении этих двух факторов -- участия и совершения преступления. Дело в том, что законодатель вольно или невольно разделил их формально-логически, эти (факторы существуют в законодательном определении как отдельные, самодостаточные: с одной стороны есть совместное участие, а с другой -- совершение преступления. Как выше уже было сказано подобное было заложено теорией уголовного права еще в конце XIX -- начале XX вв. Ситуация ухудшается еще тем, что в законе термин "умышленное" повторен дважды, применительно к совместному участию и к совершению преступления, что еще более усиливает иллюзию их самостоятельности, при которой вроде бы имеют место поведение-участие и поведение-совершение преступления. На самом деле ничего подобного не существует.

В работе уже было указано, что совместное участие предполагает и поведение соучастников, и их взаимную согласованность в определенной части, и результат этого поведения, т.е. по существу совместное участие уже и есть совершение преступления. Можно было бы сказать в оправдание законодательного определения, что, говоря о совершении преступления, законодатель имел в виду конкретное преступление конкретного вида (кражу, убийство и т.д.). Можно также сказать, что законодатель поддержал точку зрения авторов, которые признавали соучастием только поведение иных соучастников, кроме соисполнителей. Однако подобное недопустимо поскольку, во-первых, соучастие предполагает достижение какого-либо результата общими усилиями нескольких лиц, т. е. совместное участие нескольких лиц -- это и есть совершение преступления в соучастии; во-вторых, нельзя выводить из совместного участия действия исполнителя и на них базировать совершение преступления, так как совместное участие с необходимостью включая (функциональную связанность поведения иных соучастников с действиями исполнителя, без которых совместность участия будет явно неполной.

Практика показала, что, несмотря на обилие новелл в институте соучастия по действующему уголовному законодательству, многие вопросы правоприменения по отношению к различным формам совместной преступной деятельности вызывают определенные трудности, что свидетельствует о недостаточной проработанности ряда указанных норм, отсутствии их системного восприятия, внутренней противоречивости. Вместе с тем явление это представляется закономерным, как и сам процесс адаптации правовых норм к постоянно изменяющимся потребностям правоприменительной практики.

Самостоятельную и малоизученную проблему правоприменительной практики при реализации положений института соучастия образует конкуренция норм общей и особенной частей. Как справедливо указывает Л.В. Иногамова-Хегай, данный вид конкуренции имеет место при сочетании норм о неоконченном преступлении и норм о соучастии. "Нормы о приготовительных действиях, описанные в ст. ст. 208, 209, 210 УК, представляют собой частные случаи нормы о приготовлении, указанном в ч. 1 ст. 30 УК, т.е. являются специальными по отношению к общей", - пишет автор. И далее: "Действия, реально образующие покушение в случаях, предусмотренных Особенной частью уголовного закона, представляют собой оконченные самостоятельные преступления с усеченным составом. Нормы об этих преступлениях, конкретизирующие норму о покушении, предусмотренную как в общей ч. 3 ст. 30 УК, являются специальными. При квалификации указывается только норма Особенной части УК". Следует также согласиться с суждением автора относительно разрешения конкуренции норм о соучастии: "Конкуренция норм о соучастии возникает, когда в преступлении описаны признаки, в общем виде указанные в ст. 33 либо ст. 35 УК. Конкуренция действий исполнителя/соисполнителя, указанных в ч. 2 ст. 33 и статьях Особенной части УК, решена в самом уголовном законе. Коллизионное правило ч. 2 ст. 34 УК РФ устанавливает, что соисполнители отвечают по статье Особенной части без ссылки на ст. 33 УК. В статье Особенной части УК, подробно описывающей конкретные действия исполнителя/соисполнителя, закрепляется норма специальная, а в ч. 2 ст. 33 Общей части УК, в обобщенном виде указывающей на любые действия исполнителя, предусматривается норма общая". Как известно, в случае конкуренции общей и специальной норм правила квалификации преступлений предполагают приоритетность более специальной нормы. Именно этим правилом и следует руководствоваться правоприменителю при реализации норм Общей и Особенной части Уголовного кодекса, касающихся правовой оценки соучастия и его сложных форм.

В ряде случаев в процессе квалификации преступлений, совершенных в соучастии, правоприменителю необходимо решить вопрос о разграничении подстрекательства как вида соучастия от преступлений, объективная сторона которых в диспозиции сформулирована фактически как действия соучастника. Классическим образцом является диспозиция ч. 3 ст. 212 УК РФ, в которой речь идет о призывах к активному неподчинению законным требованиям представителей власти и к массовым беспорядкам, а равно призывах к насилию над гражданами. В данном случае следует указать на максимальное смысловое сходство призывов и вовлечения, склонения, подстрекательства. В данном случае речь вновь пойдет о конкуренции общей нормы (ч. 4 ст. 33 УК) и нормы специальной (ч. 3 ст. 212 УК), где также должно применяться правило квалификации о приоритете более специальной нормы. Кроме того, мы согласны с представленным в литературе суждением о том, что при совершении преступления группой лиц, группой лиц по предварительному сговору либо организованной группой квалифицировать фактически содеянное следует по соответствующим статьям Особенной части УК, предусматривающим в качестве квалифицирующего признака форму соучастия, без ссылки на ст. 35 УК РФ.

Деятельность преступных сообществ (преступных организаций) невозможна вне деятельности отдельных ее членов и групп, ее составляющих. Особое место в сложных формах соучастия занимает уголовно-правовая оценка деятельности организатора. Сходный с вышеописанным алгоритм имеет и конкуренция общей нормы об организаторе преступления (ч. 3 ст. 33 УК) и специальных норм, устанавливающих ответственность за создание вооруженного формирования, не предусмотренного федеральным законом, и руководство им (ч. 1 ст. 208 УК), создание банды и руководство ею (ч. 1 ст. 209 УК), создание преступного сообщества и руководство им (ч. 1 ст. 210), за организацию массовых беспорядков (ч. 1 ст. 212 УК) и др. В соответствии с ч. 3 ст. 33 УК РФ организатором признается лицо, организовавшее совершение преступления или руководившее его исполнением, а равно лицо, создавшее организованную группу или преступное сообщество (преступную организацию) либо руководившее ими. В нормах Особенной части действия организатора получают необходимую юридическую детализацию, становятся более конкретными в результате указания на определенные действия (организация массовых беспорядков, оказание вооруженного сопротивления представителю власти и т.д.) либо уточнения форм соучастия (создание банды в целях нападения на граждан или организации, а равно руководство ею и т.д.). Поскольку более полное описание действий организатора с конкретизацией цели, формы соучастия или самого характера деятельности содержится в нормах Особенной части УК, то именно они должны признаваться более специальными и применяться в случае конкуренции.

Данное правило квалификации также в основном воспринято правоприменительной практикой. Вместе с тем в отдельных случаях правоприменительные органы допускают квалификационные ошибки, связанные с усилением конкуренции за счет необходимости учитывать положения ч. 3 ст. 34 и ч. 3 ст. 33 УК, вступающими в конкуренцию с положениями ч. 1 ст. 209 УК РФ.

Поскольку действующий УК не предусматривает в качестве квалифицирующего признака совершение преступления преступным сообществом, а указывает лишь в отдельных составах на квалифицированный признак "организованной группой" (например, в рамках убийства, разбоя, вымогательства и т.д.), то следует рассмотреть вопрос о конкуренции такого квалифицирующего признака с иными нормами Уголовного кодекса. Так, определенную проблему для правоприменения представляет решение вопроса об уголовно-правовой оценке деяния организатора и руководителя организованной группы в случае совершения группой убийства или иного преступления, содержащего квалифицирующий признак совершения организованной группой. Представляется, что в конкуренцию вступают п. "ж" ч. 2 ст. 105 УК, ч. 3 ст. 33 УК и ч. 3 ст. 35 УК РФ.

На наш взгляд, норма об убийстве, обладающая особым квалифицирующим признаком, более детально описывает признаки совершенного преступления, охватывая как признаки самого убийства, так и признаки организованной формы преступной деятельности. Соответственно, п. "ж" ч. 2 ст. 105 более универсален в данном конкретном случае, именно эта норма и подлежит применению.

В ч. 5 ст. 35 УК РФ говорится, что другие участники организованной группы или преступного сообщества несут уголовную ответственность за участие в них в случаях, установленных соответствующими статьями Особенной части Уголовного кодекса. Из этого следует, что ответственность таких участников, как пособник и подстрекатель, возникает по статье Особенной части УК об участии в организованной группе или преступном сообществе (специальная норма) без ссылки на ст. 33 УК (общая норма). Приведенное положение является примером юридической фикции: традиционно считается, что участники организованной группы или преступного сообщества могут выполнять функции пособника, подстрекателя или исполнителя. В связи с тем что признаки организованной группы (или преступного сообщества) относятся и к объективной стороне состава преступления, участники таких сложных форм соучастия, фактически выполняя роли пособника или подстрекателя, юридически являются соисполнителями, совместно выполнившими часть объективной стороны состава в качестве членов такой группы (или сообщества).

Самостоятельную проблему квалификации представляет уголовно-правовая оценка организованных форм преступной деятельности.

В теории понятие организованной преступности достаточно разработано, подробно освещены методы борьбы с ее проявлениями. Однако в повседневной деятельности правоохранительных органов квалификация организованных преступных действий всегда сопряжена со значительными трудностями. Во многом это связано со сложностью разграничения организованных и неорганизованных групповых преступных действий, совершенных по предварительному сговору, так как всякий сговор предполагает определенные элементы организованности.

В научной литературе сделаны попытки разрешить квалификационные проблемы, связанные с оценкой признаков организованной группы. Так, Р.Р. Галиакбаров обоснованно указывает на существование подхода, позволяющего стабилизировать правоприменительную практику: "Прежде всего надо установить наличие признаков группового преступления, а лишь после этого определять показатели организованности группы, т.е. ее устойчивость. Иными словами, для того чтобы содеянное квалифицировать как совершенное организованной группой, следует установить наличие ее устойчивости и заранее состоявшегося объединения ее участников для совершения одного или нескольких преступлений, зафиксированного в известном единстве преступного намерения". Напомним, что к групповым преступлениям Р.Р. Галиакбаров всегда относит соучастие по предварительному сговору, разграничивая его по этому признаку от простых форм. Таким образом, правоприменителю предлагается следующий квалификационный алгоритм: 1) установить наличие предварительного сговора, разделения ролей и иных признаков, характерных для сложных форм соучастия; 2) установить наличие такого признака, как устойчивость группы.

Представляется методологически верным связывать начало квалификационного процесса именно с установлением признаков предварительного сговора и сопутствующего ему распределения ролей. Этот подход актуализирован в связи с тем, что на практике достаточно часто встречаются решения, в соответствии с которыми преступление признается совершенным организованной группой даже при неустановленном факте именно предварительного сговора (как мы уже отмечали, согласие хотя бы в минимальных формах имманентно присуще соучастию) и неустановлении факта отчетливого распределения ролей, происходящего до начала совершения преступления, т.е. на стадии подготовки к преступлению.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9