Частные пансионы, как и уроки домашних учителей, не имели ни общей программы, ни каких-либо единых требований. Здесь были дорогостоящие и привилегированные столичные пансионы, доступные лишь детям аристократов. Таким был пансион аббата Николя. В этом учебном заведении воспитывались будущие декабристы М. Орлов и С. Волконский, дети из аристократических фамилий: Голицыны, Нарышкины, Меншиковы, сюда были отданы Александр и Константин Бенкнедорфы, сыновья подруги императрицы Марии Федоровны, лезшие из кожи, чтобы попасть в аристократию. Пушкин многое знал о пансионе Николя. И не только по разговорам современников его самого в 1811 году собирались поместить в "Иезуитский коллегиум в Петербурге".

Большинство русских дворян по традиции готовили своих детей к военному поприщу. В них заключались дети от 7 до 9-летнего возраста, которые, пробыв в училище 7 лет, переводились для довершения воспитания в высшие кадетские корпуса. Военное поприще представлялось настолько естественным для дворянина, что отсутствие этой черты в биографии должно было иметь какое-либо специальное объяснение. Большинство штатских чиновников или неслужащих дворян имели в своей биографии хотя бы краткий период, когда они носили военный мундир. Достаточно просто посмотреть список знакомых Пушкина, чтобы убедиться в этом. На таком фоне биография Онегина приобретала демонстративный оттенок, ускальзая от внимания современного читателя.

Характер образования был, как правило, связан с тем родом службы, для которого родители предназначали своего сына. Штатская служба в престижном отношении стояла значительно ниже военной. К наиболее благородным относили дипломатическую службу.

Герой пушкинского романа получил только домашнее образование. Онегин, как это было уже сказано, никогда не носил военного мундира, что выделяло его из числа сверстников, встретивших 1812 год в возрасте 16-17 лет. Но то, что он вообще никогда нигде не служил, не имел никакого, даже самого низшего чина, решительно делало Онегина белой вороной в кругу сверстников. Служба органически входила в дворянское понятие чести, становясь ценностью этического порядка и связываясь с патриотизмом. Представление о службе как о высоком служении общественному благу и противопоставление ее прислуживанию "лицам" создавало переход от дворянского патриотизма к декабристской формуле Чацкого - "Служить бы рад, прислуживаться тошно". [2 Грибоедов. "Горе от ума". Ленинград, "Детская литература" 1978, стр. 128 ]

Право не служить, быть "сам большой" и оставаться верным "науке первой" - чтить самого себя стало заповедью зрелого Пушкина. Известно, как упорно Николай I заставлял Вяземского служить в министерстве финансов, Герцена - в провинциальной канцелярии, Полетаева - в солдатах, и к каким трагическим последствиям привела самого Пушкина придворная служба. В свете сказанного видно, что: во-первых, Онегин никогда не служил, не имел чина, не было неважным и случайным признаком - эта важная и заметная современникам черта. Во-вторых, черта эта по-разному просматривалась в свете различных культурных перспектив, бросая на героя то сатирический, то глубоко интимный для автора отсвет. Не менее бессистемный характер носило образование молодой дворянки. Схема домашнего воспитания была та же, что и при начальном образовании мальчика-дворянина: из рук крепостной нянюшки, заменявшей в этом случае крепостного дядьку, девочка поступала под надзор гувернантки - чаще всего француженки, иногда англичанки.

    "…Ей рано нравились романы,
    Они ей заменяли все;
    Она влюблялася в обманы"
    или
    "Итак, писала по-французски…
    Доныне дамская любовь
    Не изъяснялася по-русски,
    Доныне гордый наш язык

К почтовой прозе не привык…" [3 А. С. Пушкин "Евгений Онегин" Профиздат, 1993г. стр. 155, 170. ] “Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и, следовательно, была влюблена”. [4 "Метель" Москва издательство "Правда", 1954г. стр. 56] В семьях, где нанять хорошую гувернантку не было средств, а дать образование девушке все же считали необходимым, прибегали к пансионам. Наиболее известными государственными учебными заведениями этого типа были Смольный институт благородных девиц а аналогичный ему Екатерининский институт. Другую возможность представляли частные пансионы. Именно такое воспитание Пушкин дал героине романа "Граф Нулин":

    "… к несчастию
    Наталья Павловна совсем
    Своей хозяйственною частью
    Не занималася; затем,
    Что не в отеческом законе
    Она воспитана была,
    А в благородном пансионе

У эмигрантки Фальбала…" [5 В. Г. Белинский "Сочинения А. С. Пушкина", стр. 321] В мемуарах той поры мы находим интересные описания таких пансионов. В качестве особого преподавались светские манеры, причем тренировка строилась по всем правилам театральных репетиций: воспитанницы в учебных сценках разучивали типичные ситуации светского поведения.

Таким образом, вырабатывался тип двойного поведения - театрализованного - в "парадных" ситуациях, и - "помещичьего" - в обыденных. Причем первое доминировало до замужества, второе - после. Пушкин колебался в том, какой тип воспитанницы дать дочерям Прасковьи Лариной. Строки "Графа Нулина" были написаны в сроки, близкие к работе над центральными главами романа, в которых затрагивалась тема образования Татьяны и Ольги. Однако глубокая разница в отношении автора к героиням этих двух произведений исключала возможность одинакового воспитания. Первоначально Пушкин думал вообще дать своим героиням чисто отечественное образование:

    "…Ни дура английской породы
    Ни своенравная мамзель
    (В России по уставам [моды]
    Необходимые досель)
    Не баловали Ольги милой
    Фадеевна рукою хилой
    Ее качала колыбель
    Стлала ей детскую постель
    Помилуй мя читать учила
    Гуляла с нею средь ночей
    Бову рассказывала ей…" [6 Учительская газета]

Однако в дальнейшем (одновременно с переносом сюжетного акцента с Ольги на Татьяну) характер воспитания изменился. Культурный облик Татьяны был приближен к кругозору соседок автора по Михайловскому-Тригорских барышень. Хотя Пушкин и сделал старшую Ларину тезкой Прасковьи Осиповой, это были, конечно, женщины совершенно различного культурного склада. Осипова не только смогла добиться того, чтобы ее дочери выросли литературно образованными, владеющими французским и английским языками, но и сама, будучи зрелой женщиной, продолжала свое образование. Этим она нарушила твердое убеждение своей среды в том, что самоцельный интерес к науке достоин лишь разночинца, дворянин же учится до получения первого чина, а дворянка–лишь до замужества (вернее, до начала выездов “в свет”). Нарушение этого правила позволялось лишь в отдельных случаях, как чудачество большого вельможи или “академика в чепце”. Однако, засвидетельствовав, что Татьяна в совершенстве знала французский язык, и, следовательно, заставив нас предполагать наличие в ее жизни гувернантки-француженки, автор предпочел прямо не упомянуть об этом. На общем фоне быта русского дворянства начала XIX века “мир женщины” выступал как некоторая обособленная среда, обладающая чертами известного своеобразия. Образование молодой дворянки было, как правило, более поверхностно и значительно чаще, чем для юношей, домашним. Оно обычно ограничивалось навыком бытового разговора на одном-двух иностранных языках, умением танцевать и держать себя в обществе, элементарными навыками рисования, пением и игрой на каком-либо музыкальном инструменте и самыми начатками истории, географии и словесности.

Значительную часть умственного кругозора дворянской девушки начала XIX века определяли книги. Если в середине XVIII столетия читающая дворянка– явление редкостное, то поколение Татьяны можно было представить как: “…барышней уездной,

    С печальной думою в очах,

С французской книжкою в руках…” [7 А. С. Пушкин. “Евгений Онегин”. Москва, “Детская литература” 1976г. Стр. 93. ] Образование молодой дворянки имело главной целью сделать из девушки привлекательную невесту. Характерные слова Фамусова, откровенно связывающего обучение дочери с ее будущим браком:

    “Дались нам эти языки!
    Берем же побродяг, и в дом и по билетам
    Чтоб наших дочерей всему учить, всему –
    И танцам! И пению! И нежностям! И вздохам!

Как будто в жены их готовим скоморохам”. [8 Грибоедов “Горе от ума”. Ленинград, “Детская литература” 1978г. Стр. 43. ] Естественно, что со вступлением в брак обучение прекращалось. Шестнадцатилетняя девушка–уже невеста, и к ней можно свататься. В этой ситуации определение девушки как “ребенка” отнюдь не отделяет ее от “возраста любви”. Это следует иметь ввиду, читая строки вроде: “Кокетка, ветреный ребенок”. Выйдя замуж, юная мечтательница часто превращалась или в домовитую помещицу-крепостницу, как Прасковья Ларина, или в столичную светскую даму, или в провинциальную сплетницу.

В сравнении с описанием общества провинциальных дворянок в “Евгении Онегине”: “…Но ты – губерния Псковская

    Теплица юных дней моих
    Что может быть, страна глухая
    Несносней барышень твоих?
    Меж ним не – замечу кстати
    Ни тонкой вежливости знати
    Ни [ветрености] милых шлюх –
    Я уважая русский дух,
    Простил бы им их сплетни, чванство
    Фамильных шуток остроту
    Порою зуб нечистоту
    [И непристойность и] жеманство
    Но как простить им [модный] бред

И неуклюжий этикет…” [9 А. С. Пушкин. “Евгений Онегин”. Москва “Детская литература”. Стр. 99 ] В другом месте автор подчеркнул умственную отсталость провинциальных дам, даже по сравнению с отнюдь не высокими критериями образования и глубокомыслия провинциальных помещиков:

    “…разговор их милых жен

гораздо меньше был умен…” [10 А. С. Пушкин. “Евгений Онегин”. Москва. “Детская литература”. Стр. 131 ] И все же в духовном облике женщины были черты, выгодно отличавшие ее от окружения дворянского мира.

Дворянская женщина начала XIX века значительно меньше была втянута в систему служебно-государственной иерархии, и это давало ей большую свободу мнений и большую личную независимость. Защищенная к тому же, конечно, лишь до известных пределов, чувством уважения к даме, составлявшим существенную часть понятия дворянской чести, она могла, в гораздо большей мере, чем мужчина, пренебрегать разницей в чинах, обращаясь к сановникам или даже к императору. Письма Волконской к ее петербургской подруге Ланской в 1812 году свидетельствует, что Пушкин, создавая в “Рославле” образ Полины–экзальтированно патриотичной и мечтающей о героизме девушки, полной гордости и глубокого чувства независимости, смело идущей наперекор всем предрассудкам общества– мог опираться на реальные жизненные наблюдения.

Если “свой” мир Татьяны –это мир, к которому героиня принадлежит духовно, и куда она хотела бы вернуться, то “свой” мир Онегина– мир, из которого он хочет бежать. В последней главе романа “Евгений Онегин” есть строчки о том, как Татьяна, героиня романа, тосковала, непрерывно думая о человеке, которого она полюбила: “…Об нем она во мраке ночи,

    Пока Морфей не прилетит,
    Бывало девственно грустит,
    К луне подъемлет томны очи,
    Мечтая с ним когда-нибудь

Свершить смиренный жизни путь! …” [11 А. С. Пушкин. “Избранное” Профиздат, 1993г. Стр. 258. ] Пушкина, видимо, так тронула его милая Татьяна и вся эта сцена, что в конце строки он в восхищении поставил восклицательный знак. И не пройти, как всегда пишут: “Он прошел с ней рука об руку всю жизнь”, а именно свершить. Путь жизни, длинный, трудный, со многими печалями и страданиями человек не проходит, а свершает. Это только кажется: вот дорога, вот судьба, и человек шагает себе по судьбе-дороге, выполняя ежедневные задачи и задачки. Да нет же, все не так: путь жизни–это, конечно, и дорога, простирающаяся не по полю, а во времени; но путь жизни–это и дом, и дело, и своего рода строительство, которое нам предстоит свершить к неизвестному нам сроку.

    “…Что день грядущий мне готовит?
    Его мой взор напрасно ловит,
    В глубокой мгле таится он
    Нет нужды; прав судьбы закон…” [12 Учительская газета]

Да, таков закон судьбы –закон, не записанный ни в каком своде: у каждого из нас своя судьба, и нам не дано ее знать.

В повести “Капитанская дочка” Пушкин нарисовал картину воспитания дворянских детей в XVIII веке. Вот что говорил об этом Петр Андреевич Гринев: “В то время воспитывались не по-нонешнему. С раннего возраста отдан я был в руки стремяному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я грамоте русской и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом прованского масла… Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию povretre ontchitel (чтобы стать учителем. –Ф. П. ), не очень понимая значение этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности” [13 А. С. Пушкин. “Дубровский”. Москва, “Детская литература”, 1975г. гл. XI, стр. 58]. Если вспомнить сцену из пушкинской повести “Дубровский” –молодой Дубровский поселяется в доме помещика Троекурова под видом учителя-француза Дефоржа, потому, что полюбил дочь Троекурова Машу. Помещик подвергает учителя испытанию: велит затолкать его в комнату с медведем. Дефорж, он же Дубровский не испугался и хладнокровно застрелил бросившего на него зверя. “… Я всегда ношу с собой пистолеты, потому, что не намерен терпеть обиды, за которые по моему званью не могу требовать удовлетворения” [14 А. С. Пушкин. “Дубровский”. Москва, “Детская литература”, 1975г. Cтр. 60], объяснил свой поступок Дефорж-Дубровский. Требовать удовлетворения –значит вызвать на дуэль, но простой учитель не мог вызвать на дуэль обидчика. Дуэли были привилегией дворян.

Этот случай произвел на троекуровскую дочь большое впечатление: “…Она увидела, что храбрость и гордое самолюбие не исключительно принадлежат одному сословию” [ 15 А. С. Пушкин. “Дубровский”. Москва, “Детская литература”, 1975г. Cтр. 62

16 придаток, привесок – франц. ] –то есть и не дворянин тоже может быть и храбрым, и гордым, и самолюбивым человеком.

В “Кавказском пленнике” Пушкин интересно рассказывает нам о Кавказе, о быте и нравах черкесского народа.

Много он трудился и над образом пленника. Кроме “старости души” и “равнодушия к жизни ” ему хотелось воплотить в этом лирическом образе и страстную любовь к свободе, и ненависть к рабству, свойственные ему самому, и свои же собственные страдания из-за неразделенной любви. …Такое сочетание делало характер героя противоречивым и неясным.

Наблюдательность Пушкина помогла ему создать (правда в несколько идеализированной форме) верные картины быта и природы Кавказа, малознакомого тогдашним читателям. Признавая, что эти слишком разросшиеся описания недостаточно связаны с сюжетом, он все же был ими доволен.

“Черкесы, их обычаи и нравы, - писал он, - занимают большую и лучшую часть моей повести; но все же это ни с чем не связано, и есть истинный nors-d’ oeuvre [17 А. С. Пушкин. Избранное. Москва, Политиздат, 1993г. Стр. 51. ] ”. “…Престолы вечные снегов,

    Очам казались их вершины,
    Недвижной сетью облаков,
    И в их кругу колосс двуглавый,
    В венце блистая ледяном,
    Эльбрус огромный, величавый,

Белел на небе голубом…” [18 А. С. Пушкин. Избранное. Москва, Профиздат, 1993г. Стр. 52] Или:

    “…Он любовался красотой
    Одежды бранной и простой.
    Черкес оружием обвешен; …
    …На нем броня, пищаль, колчан,
    Кубанский лук, кинжал, колчан,
    И шашка, вечная подруга…” []

В эпилоге “Кавказского пленника” Пушкин касается военно-политических вопросов. Нет сомнения, конечно, что поэт-романтик не собирается воспевать завоевательную политику русского правительства. “Пылкий Цицианов”, “бич Кавказа”, Котляревский, Ермолов, от приближения которого “Восток подъемлет вой”, - в них молодой романтик искал живое воплощение того же образа “романтического героя”, который, по его словам, “и ужаса людей и славы был достоин”. В “Руслане и Людмиле” интересно изображены эпизоды битв, описание поля, покрытого мертвыми костями, богатырской головы.

Ради любви мужчины способны на все, что угодно. Вот и “наш Руслан” - богатырь ездит; ищет свою супругу по свету.

Руслан - типичный богатырь из русских былин. Подвиг Руслана, рассеявшего в один миг полчища осаждающих печенегов, живо напоминает подвиг Ильи Муромца: “…В одно мгновенье бранный луг

    Покрыт холмами тел кровавых,

Живых, раздавленных, безглавых…” [19 А. С. Пушкин. “Руслан и Людмила”. Москва, 1984г. “Детская литература”, стр. 110] Кроме сказочно-былинного содержания поэмы, новостью был и самый ее язык –свободный, простой, близкий простому народному языку. Такой, например, разговор Руслана с головой:

    “…Чего ты хочешь от меня? –
    Нахмурясь, голова вскричала, –
    Вот гостя мне судьба послала!
    Послушай, убирайся прочь!
    Я спать хочу, теперь уж ночь,
    Прощай! Но витязь знаменитый,
    Услыша грубые слова,
    Воскликнул с важностью сердитой:
    Молчи, пустая голова!
    Слыхал я истину бывало:
    Хоть лоб широк, да мозгу мало!
    Я еду, еду, не свищу,

А как наеду, не спущу! …” [20 А. С. Пушкин. “Руслан и Людмила”. Москва, 1984г. “Детская литература”, стр. 119]

Последняя фраза, напоминающая народные присловья, настолько соответствует законам народной речи, что она перешла из поэмы Пушкина в народную поэзию. В народной драме “О храбром воине Анике”, записанной через сорок лет после “Руслана и Людмилы”, Аника говорит своему противнику:

    “А я хочу с тобою биться,
    На вострой сабле расходиться
    И на меч-кладенец и на вострое копье
    Ну расходись…Вот я еду, не свищу,
    Ну наеду – не спущу…”

Пушкинская поэма изобилует такого рода народными выражениями. Вот, например, как обращается Руслан к Черномору:

    “…Лети хоть до ночной звезды,
    А быть тебе без бороды! …
    Теперь ты наш; ага, дрожишь!

Знай наших…” [21 22 А. С. Пушкин. “Руслан и Людмила”. Москва, 1984г. “Детская литература”, стр. 123, стр. 136]

В зависимости от обстоятельств иногда и автор сам прибегает к простой речи: “…Бояре, задремав от меду,

С поклоном убрались домой…” [22 24 А. С. Пушкин. “Руслан и Людмила”. Москва, 1984г. “Детская литература”, стр. 63, стр. 72]

    Или еще:
    “…И в снег с размаха рокового
    Колдун упал – да там и сел…” []

По замыслу поэта “Руслан и Людмила” –героическая поэма, подводящая итоги патриотических настроений 1812 года. В образе Руслана, хотя еще не совсем полно, намечены черты русского народного характера, столь ярко проявившиеся в 1812 году: спокойное мужество, решительность, находчивость и вместе с тем терпение в бедствиях, великодушие к побежденному врагу, доверчивость. Победа Руслана над Черномором изображается как торжество “русской силы”. “Смирись, покорствуй русской силе! ” [ ] – восклицает Руслан во время боя.

    “…Но ты велишь, но ты любила
    Рассказы прежние мои,
    Преданья славы и любви…” [25 Учительская газета. ]

“Преданья славы и любви” –вот основной предмет поэмы по собственному определению Пушкина. Он имел полное право сказать, что взял свою “сказку”, как он называл “Руслана и Людмилу”, из того сказочного мира, где “русский дух”, где “Русью пахнет”. “Там русский дух… Там Русью пахнет!

    И я там был, и мед я пил;
    У моря видел дуб зеленый;
    Под ним сидел и кот ученый,
    Свои мне сказки говорил.
    Одну я помню; сказку эту

Теперь поведаю я свету…” [26 А. С. Пушкин. “Руслан и Людмила”. Москва, 1984г. “Детская литература”, стр. 123 27 В. Г. Белинский. Сочинения Александра Сергеевича Пушкина. Стр. 231] Эта “сказка” совершила огромное дело. Она открыла народной поэзии доступ в большую литературу, внесла в нее новую, живую струю и сблизила литературу общественных верхов с языком и чувствами народа.

События и люди петровского времени, многообразная деятельность Петра, особенности его незаурядной и сложной личности–это был предмет постоянных и напряженных размышлений Пушкина, в сущности, не прерывавшихся до конца его дней.

С годами его представление и суждение о Петре усложнялись и уточнялись, но некоторые из них оставались неизменными. В этом царе его всегда привлекало разнообразие дарований, интересов и умений; он всегда был для поэта воплощением неиссякаемой энергии, предприимчивости и трудолюбия, образцом государственного деятеля, твердого и последовательного в достижении поставленных целей: “…То академик, то герой,

    То мореплаватель, то плотник,
    Он всеобъемлющей душой
    На троне вечных был работник…” []

Именно таким –героем и великим полководцем, неутомимым и решительным в борьбе с врагами представлен Петр и в “Полтаве”. Шведская армия, предводительствуемая дерзким и удачливым королем– воином, угрожала самому существованию России: “…Была та смутная пора,

    Когда Россия молодая,
    В бореньях силы напрягая,
    Мужала с гением Петра.
    Суровый был в науке славы
    Ей дан учитель: не один
    Урок нежданный и кровавый

Задал ей шведский паладин…” [28 А. С. Пушкин. Избранное. Москва, Профиздат, 1993г. Стр. 70] О военном и историческом значении Полтавской победы Пушкин писал так: “Полтавская битва есть одно из самых важных и самых счастливых происшествий царствования Петра Великого”. Она избавила его от опаснейшего врага; утвердила русское владычество на юге; обеспечила новые завоевания на севере и доказала государству необходимость и успех преобразований, свершаемых царем. Петр Великий был героем русской литературы–от Феофана Прокопьевича и Ломоносова до Державина и старших современников Пушкина.

Петр мог быть великодушным даже к вчерашним военным противникам: “…Пирует Петр, и горд, и ясен,

    И славы полон взор его.
    И царский пир его прекрасен.
    При кликах войска своего,
    В шатре своем он угощает
    Своих вождей, вождей чужих,
    И славных пленников ласкает,
    И за учителей своих

Заздравный кубок подымает…” [29 А. С. Пушкин. Избранное. Москва, Профиздат, 1993г. Стр. 99-100]

Значение Пушкина огромно не только в истории русской литературы, но и в истории русского просвещения. Он первый приучил публику читать, и в этом состоит величайшая его заслуга. В его стихах впервые сказалась нам живая русская речь, впервые открылся нам действительный русский мир. Все были очарованы, увлечены мощными звуками этой неслыханной ранее поэзии”– так говорил о значении Пушкина в русской литературе Н. А. Добролюбов. На протяжении всей своей творческой жизни поэт не раз обращал пристальный взгляд на события собственной жизни и окружающего мира. Результатами этих наблюдений явились замечательные педагогические находки и открытия. Пушкин не изобретает ничего нового, а лишь еще и еще раз обращает внимание на те или иные аспекты поведения, поступки; на правах старшего дает полезные и умные советы, отвечает на многие волнующие нас вопросы.

“… за два столетия Пушкин не сделался прошлым, вчерашним поэтом, не превратился в “литературное наследие”” [30 Ю. М. Лотман. “Пушкин в 1999. Каким он будет? ” Таллинн. 1987г. №1. Стр. 64 ]по определению Ю. М. Лотмана, Пушкин сохраняет свойства живого собеседника: отвечает на вопросы тех, кто вступает с ним в контакт. По настоящему великие художники, замечает ученый, подобны тени отца Гамлета: они “идут впереди и зовут за собой. Пушкин всегда таков, каким он нужен новому поколению читателей, но не исчерпывается этим, остается чем-то большим, имеющим свои тайны, чем-то загадочным и зовущим”. [31 Ю. М. Лотман. “Пушкин в 1999. Каким он будет? ” Таллинн. 1987г. №1. Стр. 64]

    СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ.
    “Учительская газета”

Ю. М. Лотман. “Пушкин в 1999. Каким он будет? ” Таллинн. 1987. №1. В. Г. Белинский. “Сочинение Александра Сергеевича Пушкина”

    М. Ю. Лотман. Комментарий А. С. Пушкин “Евгений Онегин”
    А. С. Пушкин. “Избранное”. Профиздат, 1993г.

А. С. Пушкин. “Метель”. Москва, издательство “Правда” 1954г.

А. С. Пушкин. “Евгений Онегин”. Москва, изд. “Детская литература”, 1976г. А. С. Пушкин. “Капитанская дочка”. Горький, Волго-Вятское издательство, 1980г. А. С. Пушкин. “Дубровский”. Москва, изд. “Детская литература”, 1975г. А. С. Пушкин. “Руслан и Людмила”. Москва, изд. “Детская литература”, 1984г. Грибоедов. “Горе от ума”. Ленинград, изд. “Детская литература”, 1978г.

Страницы: 1, 2