|
Прежде
всего, зададимся вопросом элементарным: являлась ли когда-либо любовь к
родителям, детям, помехой любви к человечеству? Если человек не научился любить
близкое (родных, природу, Родину) - он неспособен любить и человечество. Как
раз революционеры часто проявляли полную безродность и демагогически утверждали
любовь к интернационалу, всемирному братству и т.д.
Желание
стать гражданином мира, безнациональным существом появилось не сегодня. Чаще,
правда, это желание проявлялось в стремлении стать не неким абстрактным
общечеловеком, а примерить к себе культурные одежды какого-то иного, более
предпочтительного в культурном отношении народа. Один норовил стать немцем,
другой французом, третий американцем. Пушкин оказался прозорливцем в оценке
этого стремления, его Алеко так мечтал о цыганской вольнице, так желал
избавиться от оков собственной культуры, но первое же столкновение с реальным
табором обнаруживает невозможность превращения его в цыгана.
Уныло
юноша глядел
На
опустелую равнину
И
грусти тайную причину
Истолковать
себе не смел.
С
ним черноокая Земфира,
Теперь
он вольный житель мира,
И
солнце весело над ним
Полуденной
красою блещет;
Что
эк сердце юноши трепещет?
Какой
заботой он томим?
Искатель
воли не превратился в цыгана, не проникся духом и законами бытия кочевого,
доброго народа.
Оставь
нас, гордый человек!..
Ты
не рожден для дикой доли,
Ты
для себя лишь хочешь воли.
Разговоры
о безнациональном бытии ведут и вели как революционные романтики анархического
толка, мечтающие об едином счастливом человечестве, так и весьма лукавые
националисты, прикрывающие собственное культурно-национальное высокомерие
демагогией об общечеловеческих ценностях и гражданах мира. Настаивая на
главенстве личностного начала, такие псевдосовременные теоретики лишают
личность ее главного достоинства - быть носителем исторически выработанной
народом, которой принадлежит эта личность, культуры. О каком гражданине мира
собираются они рассуждать, если предрекают фактическую гибель японской,
русской, грузинской, любой другой национальной культуры?
Личность
- это собственное лицо, в том числе собственное национальное лицо культуры.
Русские философы Л. П. Карсавин и Н. С. Трубецкой называли народ симфонической
личностью, и это очень существенно, ибо индивидуальная личность без
симфонической личности-народа проваливается в пропасть абстрактного культурного
бытия, а также - личностного небытия.
Не
сегодня возникли открытия общечеловеческих ценностей, якобы идущих на смену
ценностям национальных культур. Один из русских мыслителей-прозорливцев, Н. Я.
Данилевский, еще в середине XIX столетия озаглавил шестую главу книги «Россия и
Европа» совершенно определенно: «Отношение народного к общечеловеческому».
Общечеловеческое, подчеркивал он, обычно представляют как свободное,
просторное, в противоположность национальному как ограниченному. Задачу ставят
так: надо вырваться из-за перегородок национального на простор общечеловеческого.
Вывод Н. Я. Данилевского категоричен и обоснован: «Общечеловеческого не только
нет в действительности, но и желать быть им - значит желать довольствоваться
общим местом, бесцветностью, отсутствием оригинальности... Тот, кто выражает
только общечеловеческое, за исключением всего национально-особенного - просто
пошляк» (Данилевский Н.Я. Россия и Европа СПб., 1997. С. 103).
Еще
определеннее развивал эту мысль Н. Я. Данилевского К. Н. Леонтьев, который
почти во всех своих сочинениях воительствовал с уравнительным, эгалитарным
прогрессом, со стремлением подверстать все человечество под шаблоны европейской
демократии. Его доводы, казалось бы, должны быть восприняты даже школьником, но
что-то незаметно, что они прочувствованы философами, политиками, педагогами. А
доводы действительно предельно просты: есть индивидуально своеобразные дуб,
сосна, яблоня, тополь, и вдруг они возжелают свободы, захотят избавиться от
своей ограниченности и захотят стать просто деревом (См.подробнее: Корольков
А.А. Пророчества Константина Леонтьева // Русская духовная философия. СПб.,
1998). Разве не о том же продолжают писать не читавшие Леонтьева современные
приверженцы уничтожения национальных, религиозных различий в угоду созданию
единого человечества? Подлинно единое человечество, как всякая органическая
система, способно к существованию и развитию только как единство разнообразия.
Как личностное разнообразие обогащает нас в межличностном общении, так и
разнообразие народов - не помеха, а достоинство народов, культур, более
способствующее их единению, чем унылое однообразие.
В
1920 году в Софии появилась маленькая книга, почти брошюра, князя Н. С.
Трубецкого «Европа и человечество». Эта восьмидесятистраничная книга стоит
многих томов по философии культуры. Это великое прозрение мыслителя, открывшего
пагубу европоцентризма в культуре для всех национальных культур, да и для самой
Европы. В начале XX столетия еще не обнаружились претензии на господство в
мире, не только экономические, но и культурно-образовательные, Соединенных
Штатов Америки, хотя смысл книги Трубецкого ныне прочитывается равно и в
отношении Америки.
Н.С.Трубецкой
(Трубецкой Н.С. Европа и человечество. София, 1920; См. также: Трубецкой Н.С.
История, культура, язык. М, 1995) обосновал внешне парадоксальное совпадение в
культуре шовинизма и космополитизма, которые обычно считают
противоположностями. Шовинист убежден, что его народ самый лучший, а его
культура - самая высшая, самая совершенная, и она должна господствовать над
другими народами, более «отсталые» в культуре народы обязаны дотягиваться до
высшей культуры; конечной целью мыслится слияние народов под водительством
высшей культуры. Космополит отрицает различия между национальностями, он ратует
за единое человечество и единую культуру без национальной ограниченности и
соответствующих перегородок.
Апологеты
общечеловеческой культуры на самом деле скрыто или явно проповедуют
верховенство романо-германской (европейской) культуры, и тем самым они
(космополиты) на деле оказываются шовинистами, насаждающими свою национальную
культуру под завесой рассуждений об общечеловеческой культуре и
общечеловеческих ценностях. Трубецкой, непосредственно столкнувшись с
европейскими притязаниями в культуре, в своем изгнанничестве свежим взглядом
сумел увидеть то, что не видели сами европейцы.
Этот
европоцентризм глубоко поразил и умы русской интеллигенции. Стать Европой,
дотянуться до Европы, внедрить европейские стандарты образования (нынешнее
Болонское движение твердит как раз об этом) - вожделенная мечта наших
западников. «Космополитические идеи сделались в Европе основой образования»
(Трубецкой Н.С. Европа и человечество. София, 1920. С. 6), но если для Европы -
это часто синоним их национальных идей, то для России - это отказ от
национальных путей образования.
Ответственное
и объективное отношение к проблеме русскости в России, приводит нас к выводам и
оценкам не столь оптимистическим, чем те, которые могут возникнуть у читателя
при виде цифр - 82-83% русских в России, приведенных выше. Сохранение или
исчезновение русскости как качества личности и народа зависит отнюдь не от
субъективной соотнесенности того или иного человека с графой о национальности,
предлагаемой на переписи населения. Население вообще - категория
демографическая, категория расчетов и исчислений при планировании чего-либо на
«душу населения».
К
слову «население» часто еще стали прибавлять также бессодержательное по
культурному смыслу слово «русскоязычное». Понятно, что русскоязычное население
имеет к русскости такое же отношение, как к характеристике английской нации и
культуры имеет отношение словосочетание «англоязычное население».
Разумеется,
язык - это очень важная, существенная характеристика русскости, но, во-первых,
не единственная, а во-вторых, она требует качественной оценки: одно дело
тончайшее владение русским народным языком В. М. Шукшина или В. Г. Распутина и
другое дело - русскоязычность как умение объясняться по-русски при помощи двух
сотен слов, что ныне свойственно не только тем, кто совсем недавно познакомился
с русским языком по необходимости общения, но и многим русским, порвавшим с
глубинами народного языка и не потрудившимся на школьной скамье над освоением
русской литературы и, соответственно, богатств русского языка, представленных в
литературе.
Тому,
что отчужденность от глубин и даже поверхностных слоев русской культуры
становится все более очевидной, наглядной иллюстрацией служат многочисленные
телеугадывания, где часто игрок прибегает к помощи зала, в основном к
молодежной аудитории, и где наибольшие трудности возникают при ответе на
вопросы литературные. Пожалуй, предел такого невежества мне довелось услышать
при вопросе: «Кем был Антон Павлович Чехов: музыкантом, писателем или
художником?» Очень современная по внешнему облику девушка, которая, конечно же,
недавно сидела за школьной партой, растерянно ответила на столь каверзный
вопрос: «По-моему, художником».
Исчезновение
русскости - это проблема не только последних десятилетий или тем более - лишь
последнего десятилетия. Тревогу трубили по этому поводу еще во времена Петра
Первого, когда реформатор брил исконно русские могучие бороды, переодевал из
кафтанов в немецкие одежды, принуждал париться в напомаженных и завитых
париках. Светское образование всех уровней было настолько связано с немецкими и
французскими традициями, что порой образованные дворяне лучше владели
европейской культурой, чем русской, или лишь рудиментарно, остаточно теплилось
в светских кругах воспоминание о народной русской культуре (описание Л. Н.
Толстым пляски Наташи Ростовой пронизано нескрываемым восторгом перед
уникальной способностью этой русской девушки извлечь из забытья движения
русского танца).
Убыль
национального начала в культуре идет во всем мире. Изменились формы бытия;
крестьянство, повсюду порождавшее песенную, поэтическую, плясовую,
мифологическую культуру, утратило свой удельный вес в обществе, а к нашему
времени даже крестьянство стало к тому же испытывать на себе мощнейшее давление
массовой, кассетной культуры, ибо телевизор вошел со своим арсеналом
псевдокультурной агрессии в любой дом крестьянина. Не первое столетие угасает и
внутренняя религиозность народов, на Западе усиливались тенденции рассудочного,
формального отношения к вере вместе с развитием общества потребления и
гипертрофией индивидуалистического начала. В пределах Советского Союза религиозность
искоренялась насильственно, хотя возникали периоды внутреннего послабления,
особенно в годы Великой Отечественной войны.
Следует
подчеркнуть, что даже в пору атеистического мракобесия воспитание молодых
поколений имело антиутилитарную направленность; устремленность сознания к
идеалу хотя и утратила свой божественный вектор, в душах притаилась
религиозность - этим отчасти и объясняется столь неожиданный для многих переход
от формально атеистических государства и идеологии к религиозности; вовсе не
лицемерием следует объяснять и воцерковление многих людей, совсем недавно
сидевших на партийных собраниях. Не случайно в советские времена министерство,
занимающееся школами, сохраняло в своем наименовании слово «просвещение», в
этом также таилась невольная преемственность российской традиции просвещения,
где главным оказывалось не накопление суммы знаний, а просветление души высшими
лучами Идеала.
Тем
не менее прагматизация жизни опустошает души подрастающих поколений,
разрушается духовное преемство поколений.
Вячеслав
Иванов, пытаясь выявить главное в культуре, определил ее как культ предков. В
самом деле, неуважение к предкам, к традициям никогда не создавало ничего
значительного в культуре. Все, что знаем мы в русской народной культуре (песни,
ремесла, быт, живопись, сказки), глубоко национально, высшие достижения
профессиональной русской культуры также несут печать национального
самовыражения (Рублев, Глинка, Рахманинов, Есенин - в сущности, можно
перечислить весь энциклопедический ряд лучших писателей, поэтов, композиторов,
художников, архитекторов).
В
слове «Отечество» слышится и «отец» и «отчий дом», и древнеславянское «Отче».
Исток личностного становления связан с отчим домом, с благоговением перед
преданиями семьи. К сожалению, обитатели современной квартиры подчас ведут
атомизированное существование в мире вещей, информационных и ритмических
развлечений, но этот мир не есть отчий дом, а лишь обиталище. В отчем доме есть
не просто фотографии предков, в нем живет дух предков, и если душа ребенка не наполняется
этим духом, то становление личности в культуре становится весьма
проблематичным.
В
статье о любви B.C. Соловьев подметил очень точно, что «сыновняя привязанность
... является корнем всего религиозного развития человечества» (Соловьев B.C.
Любовь. Собр. соч. СПб., 1907. Т. 9. С. 7). Здесь в одной фразе Соловьев
соединил различные, но неразделимые определения культуры как культа предков и
религии как сердца культуры, без которого культура народа попросту гибнет.
Если
нет сыновней привязанности к отчему дому, к родной природе, к Отечеству, то нет
и глубинного верования, нет религиозности. Преданность родному, данному
историей предков, историей страны, народа, не может быть не соединена с
погружением в верование, ибо вся история Руси, России, о которой мы размышляем,
в ее духовном содержании — это история православного верования. Сыновняя
привязанность невозможна без преданности православию, точнее сказать,
православная вера — это и есть верный показатель состоявшейся в личности
сыновней привязанности к отцам, ко всей родословной, к преемственной череде
дедушек и бабушек, ко всей истории своего народа. «Вера, - писал композитор
Георгий Свиридов, - это тайный смысл существования нации» (Свиридов Г. Музыка
как судьба. М.: Молодая гвардия, 2002. С.457).
Измена
верованию — это измена своим предкам, забвение Отчизны, ее сокровенного
духовного центра, без которого рассыпается целостная личность, превращаясь в
аморфного индивида, всечеловека.
Вчитайтесь,
сколь глубоки мысли русских писателей, философов о воспитании национального
сознания, национального достоинства, гордости, национального характера,
национального духа. Если все это эфемерно и подлежит списанию, то что станет с
человеком, обретающемся в пространствах России, где были и национальная
православная Церковь, и национальная русская литература, музыка, живопись,
философия, где были все атрибуты национального бытия государства, народа,
отраженные, кстати сказать, в национальной русской истории, написанной
Татищевым, Карамзиным, Соловьевым, Ключевским, Щаповым, Шмурло, все они, от
летописцев до наших современников, рисуют картины благотворного, спасительного
проявления национализма как национальной культуры. Не было бы его - не
состоялось бы в истории и того, что звалось поначалу Русью, потом стало Россией,
а на какое-то время даже упряталось под сокращением в буквах СССР, хотя в
тяжкие минуты и тогда, как во все годы, призывали: «За Россию!», а в «Позади
Москва - отступать некуда» звучал голос предков, весь заряд исторической
национальной ответственности.
Культуры
и культурные миры исчезали не однажды в истории. Разные были тому причины в
Греции, Риме, Византии. Константин Николаевич Леонтьев во второй половине XIX
века пытался с опорой на исторические факты обосновать возраст жизни
государств, наций, культур. Он полагал, что государства живут около 1200 лет и
иллюстрировал свой вывод сроками существования Ассирийского,
Эллино-Македонского, Византийского, Римского государств. Аргументацию Леонтьева
более убедительно, с опорой на множество исторических обоснований, развил Л. Н.
Гумилев. И тот, и другой сознавали, что как человек может умереть раньше
генетически предопределенного срока (в том числе и по причинам субъективного
толка - от распутства, пьянства, наркомании, гиподинамии), так и государство,
нация могут не пройти все возрасты своего развития и погибнуть.
Культура
исчезнувших государств, народов частично может жить в культурах иных государств
и народов: ярчайший тому пример - древнегреческая культура, которая давно не
имеет реальных творцов на территории Греции, но продолжает частично жить в
образовании и культуре европейских народов.
Великие
нации слишком полагаются на инерцию саморазвития национальной культуры. К
сожалению, такой самообман не однажды заканчивался гибелью. Научно-техническая
цивилизация безжалостна по отношению ко всякой культурной своеобычности, будь
то личность или народ. Между тем есть обнадеживающие примеры органического
соединения достижений цивилизации и культурного своеобразия народов, когда
цивилизация не вытесняет национальную культуру, а живет с ней если и не в ладу,
то во взаимодополнении. Япония, опережая даже Соединенные Штаты в ряде
научно-технических, цивилизационных направлений, тем не менее не просто
сохраняет национальную культуру, но пронизывает сам цивилизационный процесс
соками жизни культуры и демонстрирует биение сердца японской культуры в
обычаях, одежде, образовании, литературе, живописи, танцах.
Сможет
ли Россия удержать русскость в культуре или русская культура останется уделом
фольклорных ансамблей (к тому же модернизированных в угоду меняющимся вкусам,
как это нынче проделывается в псевдонародных шоу «Семеновны») - это зависит
более, чем когда-либо от школы, от сознательной позиции и усилий учителей.
Почему от школы? Потому что родительское воспитание утратило органику
религиозной и народной культуры. В редких семьях происходит то, что было
свойственно всей многовековой истории русской семьи: утренние и вечерние
молитвы, благословение детей на всякое дело, поступок, совместное семейное
воцерковление в воскресных и праздничных службах, поминовение своих предков,
рукоделие и многое другое. Назидателем семьи стал не красный угол с иконами, а
угол, где стоит телевизор, и оттуда нагиевы, фоменки, «Большие стирки», фильмы
ужасов, боевики, бесконечные зубоскальства юмористов, эротические шоу, «фабрики
звезд», «русские рулетки» и почти ежедневный вопрос: «Кто хочет стать
миллионером?» - эта сила, разумеется, в тысячу раз мощнее потуг родителей
сохранить целомудренность своих детей, приобщить их к народной, религиозной культуре
и лучшим проявлениям светской культуры.
Разумеется,
телевидение само по себе не представляет зловещую мистическую силу, оно, как и
многое другое, может быть направлено и во зло, и во благо людям. Напомню только
об одном подвижнике русской народной культуры - Геннадии Заволокине, который
многие годы собирал по всей нашей стране гармонистов, песенников и тем самым
при помощи телевидения окрылял еще не исчезнувших носителей народного
творчества, вдохновлял юных гармонистов, многие из которых без этой поддержки
чувствовали бы свою «архаичность», «деревенскую отсталость». Геннадий Заволокин
сумел в своей недолгой жизни сделать и еще один шаг подлинного русского
интеллигента - к православию, осознав неразрывное единство русской народной и
православной культуры. Как радовался он личной встрече с иеромонахом Романом,
которая, как он сам свидетельствовал, произошла в 2000 году по воле Божией на
перроне Ленинградского вокзала в Москве! Он стремился донести до слушателей
божественную тайну стихов иеромонаха Романа, предлагая свои варианты их
музыкального звучания под баян. Едва ли не завещанием стала заключительная
строка его рассказа о встрече с отцом Романом: «Дивны дела Твои, Господи, слава
тебе за все!» (Заволокин Г. Встреча с иеромонахом Романом // Играй, гармонь.
2000. №3).
Школа
своей систематической работой в формировании души и интеллекта ребенка,
подростка, молодежи способна выработать иммунитет к явлениям псевдокультуры,
дать направление самостоятельному развитию личности к идеалам святости,
человечности.
Есть
и еще одна сила, которая способна остановить цунами опустошения душ, - это
Церковь. Пока Церковь возвращается больше своими храмовыми строениями, чем
воздействием на души молодежи, но «свято место пусто не бывает», в
восстановленные и возведенные храмы идут хотя бы для того, чтобы креститься,
обвенчаться. В самые трагические моменты жизни, при утрате близкого человека
приходит, наконец, осознание того факта, что не существует для русского, хотя
бы и остаточно православного, человека иного способа достойного прощания с
умершим, чем отпевание в церкви, и не существует иного способа поминовения,
кроме молебна, свечей перед образами в определенные православием дни (девять,
сорок дней, родительские субботы, годовщины). Процесс воцерковления в России не
может быть скорым и простым. Конечно, что-то может и ускорить этот процесс
(внутренние и внешние для народа и отдельных личностей события), но возвращению
детей в Церковь, в лоно родной культуры может в немалой степени способствовать
учительское попечение в школе, стремление учителей понять дух русской культуры,
в которой ядром всегда было православие.
Неустранимым
даже в советское время оставалось утверждение: надо воспитывать подрастающие
поколения в духе традиций предков. Вяч. Иванов, как уже отмечалось, называл
культурой культ предков, ибо культура — это историческое родство нравов,
обычаев, духовных устоев, то есть преемственность поколений прежде всего в
духовной сфере, в традициях. Лукавство и главная недоговоренность советского
периода нашей истории, неустраненные и по сей день, состоят в том, что
первейшая, стержневая традиция русских предков - православие. Без православия,
без монастырей и храмов не было бы русской культуры, включая историю (летописи
писали монахи), живописи (все древнерусское и во многом последующее
изобразительное искусство - это фрески, иконы), музыки (духовное пение,
колокольные звоны), архитектуры (храмовое строительство), литературы, которая
также начиналась в монастырях, а в дальнейшем достигала вершинных проявлений
только под воздействием духовного света православия; гений всегда внутренне
религиозен.
Духовное
развитие личности в современном образовании зависит не от формального введения
в школах «Закона Божиего». Надо извлечь уроки из нашей трагической истории, не
забывать о тех детях священников, которые пленились в свое время идеями
безбожия и революционного разрушительства. Начетничество, формализм отвращают
детей от самого светлого. «Радость моя», - обращался к своим чадам преподобный
Серафим Саровский. Духовность должна восприниматься ребенком как светлое
открытие души, как внутренняя высокая радость. Педагогу следует помнить, что
Церковь в России, в отличие от латинства, - это не иерархия церковнослужителей,
а все соборное братство, включая и мирян, поэтому ответственное отношение
мирянина-педагога к духовному становлению молодежи может проявляться отнюдь не
в его религиозных проповедях, а в слове и деле учителя. Уроки литературы,
истории, музыки, философии, труда могут быть пронизаны духом православия, если
сам учитель несет в себе этот дух. Вчитайтесь в дневниковые заметки великого
современного композитора Георгия Свиридова, как много он размышлял о роли
уроков музыки! «Исчезло хоровое пение - единственно доступный всем детям вид
коллективного музицирования», - писал он (Свиридов Г. Музыка как судьба. М.:
Молодая гвардия, 2002. С. 456). Уроки совести, милосердия, прощения, любви -
все это приближает к христианству к духовности. Если ученики, студенты читают
Ивана Шмелева, Достоевского, слушают музыку Рахманинова или изучают русских
религиозных философов - они уже живут духом православия, в них формируется ядро
подлинной духовности. К. Н. Леонтьев писал: «Религия в общественной жизни
подобна сердцу в организме животном. Пока религия жива, все еще можно изменить
и все спасти ...» (Леонтьев К.Д. Передовые статьи Варшавского дневника 1880 г.
// Собр. соч. СПб., 1913. Т. 7. С. 74).
На
это и будем уповать.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/
|
