образованные, искренне любящие дело и желающие добра, каковыми я считаю

огромное большинство моих оппонентов, могли стать в такое странное

положение и так глубоко заблуждаться» (Толстой Л.Н. Педагогические

сочинения. М., 1989. С.310).

Сейчас уже очевидно, что эти слова относились и к К.Д. Ушинскому.

Скрытая критика его взглядов видна на страницах педагогических сочинений

Толстого. Писатель внимательно присматривался к деятельности великого

педагога, безусловно, ценил его, включил некоторые рассказы из «Детского

мира» в составляемую им «Азбуку». Однако книгу Ушинского «Человек как

предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии» он думал вложить в

руки нелюбимого героя А.А. Каренина. В письме Н. Страхову в период работы

над романом «Анна Каренина» Толстой писал: «Вы бы меня очень одолжили, если

бы прислали книжечку или две педагогические. О воспитании вообще, вроде

«Антропологии» Ушинского, самое новое, искусственное и неглупое, сколько

можно». Коллизия Толстой — Ушинский просматривается как пример

сосуществования двух различных парадигм в становлении отечественной

педагогической науки, никем из исследователей не замечаемый. Особенно не

устраивала Толстого позиция, при которой игнорировался сложный,

«таинственный и нежный процесс души», когда навязывание новых понятий

«является грубой, нескладной силой, задерживающей процесс развития».

Ушинскому относилось горькое замечание о том, что педагоги-теоретики вместо

того, чтобы понять предмет воспитания — свободного ребенка, предлагают

изучить его всесторонне. Но ведь при этом исчезает свободный ребенок,

превращаясь в объект, в абстрактную логическую схему. Толстой считал, что

«человека изучать со всех сторон равносильно тому, что изучать предмет, у

которого столько сторон, сколько радиусов в шаре, т.е. без числа, и что

нельзя изучать со всех сторон, а надо знать, с какой стороны важнее,

нужнее... и волей-неволей устанавливается последовательность. Вот в ней-то

все и дело» (Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. T.17. C.16).

Пророческими сегодня кажутся слова писателя, высказанные в статье «О

народном образовании» (1874), которую он назвал педагогической исповедью.

Писатель сравнивал перенесенную на русскую почву западноевропейскую

педагогическую систему с новой молотилкой, «которая куплена дорого,

поставлена, пустили молотить — молотит дурно, как ни подвинчивай доску,

нечисто молотит, и зерно идет в солому». «Но хоть и убыток», а «деньги

потрачены». Он грустно констатировал: «Я знаю, еще долго будут процветать

наглядные обучения, и кубики, и пуговки вместо арифметики, и шипенье для

обучения букв... Но я тоже твердо знаю, что здравый смысл русского народа

не позволит принять эту навязываемую ему ложную искусственную систему

обучения... что в великом деле своего умственного развития он не сделает

ложного шага и не примет того, что дурно...» (Толстой Л.Н. Педагогические

сочинения. С.339).

Однако оптимизм Толстого не оправдался, и потребовалось около ста лет

после его выступления в печати с педагогическими статьями, чтобы

аналогичные проблемы были подняты советскими учеными (С.Л. Рубинштейн, В.В.

Давыдов, Э.В. Ильенков). Практически подтвердились догадки Толстого о том,

что основанные на эмпирических теориях познания методики обучения приводят

к крайне низкому интеллектуальному и нравственному развитию школьников.

Остались в тени мысли Толстого о том, что целью обучения являются

высшие способности — нравственное чувство, воображение, творчество,

поэтическое чутье. На развитие этих, собственно человеческих характеристик

было направлено содержание «Азбуки» и «Новой Азбуки». Так закончился первый

период педагогического творчества.

Однако сама жизнь подталкивала к дальнейшим размышлениям о том, «что

способствует» и «что препятствует» полноценному психологическому развитию

человека, в чем состоят собственно человеческие характеристики.

Религиозно-нравственное учение, которое Толстой считал главным делом

своей жизни, было изложено им в работах философского, психологического и

публицистического характера («Исповедь», «О жизни» «Так что же нам

делать?», «Царство Божие внутри вас», «В чем моя вера?», «Что такое

религия, в чем сущность ее?», «Религия и нравственность»), в педагогических

сочинениях («О воспитании», «О науке»), в изданиях для широких слоев

населения («Путь жизни», «Мысли мудрых людей»), в книгах для детей («Учение

Христа, изложенное для детей», «Беседы с детьми по нравственным вопросам»),

в художественных произведениях («Воскресение», «Живой труп» и др.). Однако

до конца своих дней писатель не считал свой труд оконченным и продолжал,

как свидетельствует его переписка последнего года жизни, искать все новые и

новые варианты ясного изложения своего учения, чтобы быть понятым всеми —

от мала до велика.

Исследуя шаг за шагом наиболее важные человеческие характеристики —

переживание, отношение и смысл, любовь как инструмент реализации этого

отношения, совесть, разумную веру, нравственность, духовность, разум,

грехи, соблазны, суеверия и многие другие — писатель, мыслитель и педагог

Толстой обратился к учению Христа и опыту христианства.

По мысли писателя, религия объясняет центральную смыслообразующую

характеристику человека — способ отношения к миру. «Религия есть

установленное человеком между собой и вечным бесконечным миром или началом

и первопричиной его известное отношение». И далее: «Сущность всякой религии

состоит только в ответе на вопрос: зачем я живу и какое мое отношение к

окружающему меня бесконечному миру» (Толстой Л.Н. В чем моя вера? Тула,

1989. С.268). Религия, считает Толстой, — необходимое условие жизни каждого

человека. Религиозное чувство не зависит от уровня образования, не может

уничтожиться с развитием просвещения и науки, поскольку сознание человеком

своей конечности среди бесконечного мира, неисполнения всего того, что он

мог бы и должен был сделать, но не сделал, всегда было и будет до тех пор,

пока человек останется человеком. В статье «Религия и нравственность»

Толстой показал, что отношение к миру уже включает в себя определенную

этическую позицию. «Всякая религия, — писал он, » есть ответ на вопрос:

каков смысл жизни? И религиозный ответ включает в себя уже известное

нравственное требование» (Там же. С.277).

Если религия устанавливает отношение человека к миру, определяющее

смысл его жизни, то нравственность есть указание и разъяснение той

деятельности человека, которая сама собой вытекает из того или другого

отношения человека к миру.

В основе педагогики Толстого — создание писателем онтологии духовной,

устремленной к смыслу и ценностям жизни личности. Основные слагаемые этой

онтологии — признание приоритета духовного начала — глубинного «Я»,

стремления к смыслу, личностно-деятельностная аксиологическая природа

психологического развития как обретение родовой сущности, этапы

онтологизации морали — бессознательный и сознательный, значение переживания

и наконец понимание нравственного воспитания как формы нравственного

развития, в котором целью и образом является фигура Христа. Таким образом,

Толстой, оставаясь в рамках научного понимания картины мира, использовал

идею Бога, богообщения для развития гуманитарного сознания. При этом

писатель достаточно резко высказался по проблеме так называемого

«гносеологического корня», позволяющей понять, как «трансцендентальное

сознание овладевает психологическим или как психологическое сознание

возвышается до трансцендентального» (Бердяев Н.А. О назначении человека.

М., 1973. С.27).

Л.Н. Толстой вышел за рамки стереотипов теории познания — идеализм-

материализм, и показал, что «объект» в онтологическом смысле никогда и не

был «снаружи», что «субъект» снаружи вместе с так называемым «объектом»

(Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990. С.94). Можно утверждать, что

именно Толстой по-новому пытался понять природу духовного роста на основе

не нормы, закона, которые разверзали пропасть между познающим и духовной

культурой, но на основе образа конкретной личности.

Что же такое образ в понимании Толстого? Это не продукт, не результат,

не «объектизированные» духовные нравственные ценности. Они становятся

образом деятельности тогда, когда воспринимаются как аспекты поведения

конкретных людей. Лучшим примером для христиан является образ Христа —

живого конкретного человека.

В трактате «О жизни» Толстой прекрасно описал момент онтологического

преображения человека. При этом Толстой использовал не только пример жизни

Христа, но и жизни любимого и рано умершего старшего брата Николая.

«Та сила жизни, которая была в моем брате, не только не исчезла, не

уменьшилась, но даже не осталась той же, а увеличилась и сильнее, чем

прежде, действует на меня ...мало того, это невидимая жизнь моего умершего

брата не только действует на меня, но она входит в меня. Его особенное

живое Я, его отношение к миру становится моим отношением к миру. Он как бы

в установлении отношения к миру поднимает меня на ту ступень, на которую он

поднялся, и мне, моему особенному живому Я, становится яснее та следующая

ступень, на которую он уже вступил, скрывшись из моих глаз, но увлекал меня

за собой. ...Человек умер, но его отношение к миру продолжает действовать

на людей ...растет, как все живое, никогда не прекращаясь и не зная

перерывов...»

Полноценное психологическое развитие человека мыслится Толстым как

обретение родовой сущности — духовности с ее основными свойствами: разумом

и любовью. Поэтому жизнь или путь жизни — это непрерывное преодоление

главного «разлома» — родо-видового противоречия.

Невидение педагогами главного «разлома» жизни человека — родо-видового

противоречия приводило «к вечной ошибке всех педагогических теорий», когда

«...развитие ошибочного принимается за цель», когда «содействуют развитию,

а не гармонии развития». Педагог, по мысли Толстого, уподобляется плохому

ваятелю, который вместо того, чтобы «соскабливать лишнее», «налепливает»,

«раздувает, залепляет кидающиеся в глаза неправильности, исправляет,

воспитывает».

Свое видение этого противоречия Толстой передает, используя образ

вертикали и горизонтали души святоотеческой литературы. Соотнесение

горизонтали и вертикали души — это данность человека как существа конечно-

бесконечного, когда духовное (вертикаль, внутренняя часть души) в человеке

«созидает» и придает форму «материалу». (Это еще не оцененная в

толстоведении попытка решения Толстым так называемой психофизической

проблемы, практически выход за пределы картезианства, перевод ее в русло

соотношения человек-личность.)

Полноту жизни, степень духовности — в каждый момент — можно условно

представить в виде вектора, вертикальная координата которого есть духовная

составляющая, а горизонтальная — «животная». Духовный рост, или «движение

от себя к Богу», — это подъем вектора жизни. Остановка духовного роста —

«существование в гробах своих».

В трактате «О жизни» Толстой использует образ пересечения

горизонтальной и вертикальной плоскостей. Горизонтальная плоскость в этой

модели означает пространственное и временное существование, «давку

обезумевшей толпы у ворот жизни». Смыслом, целью такой жизни становится

человек с его разрастающимися потребностями, неудовлетворение которых

приводит к страданиям. Вертикальная плоскость, пересекаясь с

горизонтальной, выявляет всеобщее, родовое, божественное, бесконечное. Она

поднимает к вершине — образу идеальной деятельности, воплощенной в идее

Бога.

Степень отклонения души от вертикали («Царство Божие внутри вас»)

зависит от степени осмысленности жизни человека, ограничения ее

эгоцентрическими или группоцентрическими установками, которые всегда

«текучи», процессуальны. Высшие гуманистические установки возникают в

результате сознательных усилий, своеобразной перестройки сознания.

Смысл учения Христа, по Толстому, заключается в том, что человек

руководствуется внутренним сознанием возможности достижения божеского

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10