Остаются еще вот
какие «почему». Первое. Почему кальциевый механизм проявился столь явно только
в кембрий? Разве прежде на Земле не складывалось похожих ситуаций?
За ответом нам
следует отправиться в знакомую лагуну в заливе Шарк Бей на западном побережье
Австралии, где обитают современные цианобактериальные сообщества. У лагуны
очень интересные особенности.
Это мелководная
часть залива, отгороженная, словно порогом, поднятием дна, густо заросшего
морской травой, что резко затрудняет циркуляцию воды в лагуне. Сам район
расположен в полосе Великих австралийских пустынь. Воды здесь испаряется раз в
10 больше, чем выпадает с дождями, которые крайне редки. От этого концентрация
солей в лагуне вдвое выше, чем обычно в морской воде. Здесь могут жить лишь
немногие существа.
Остается добавить
главное. Вода лагуны содержит много солей кальция. Его там так много, что
корочки осаждающегося карбоната кальция цементируют ракуш-няки местного пляжа,
быстро покрывают поверхность различных предметов в воде и на берегу, заполняют
поры в строматолитовых постройках, похожих на невысокие тумбы ,или пеньки с
округлыми вершинами. Советский ученый Георгий Александрович Заварзин недавно
установил, что осаждение цианобактериями карбоната кальция связано с высоким
содержанием в воде как солей этого элемента, так и поваренной соли. Сама она
непосредственно в осаждении не участвует, но для организмов, образующих карбонатные
корки, важно само ее присутствие. Многие современные строматолиты растут в
некоторых районах вокруг выходов осолоненных вод. Да и в заливе Шарк Бей этой
соли хватает.
Вот в какой
обстановке чувствуют себя привычно цианобактерии. Она, надо думать, в основном
приближается к той, в которой они появились впервые.
И еще. Для
активного осаждения карбоната кальция синезеленым необходим свет. Недостаток
его тормозит процесс. В лабораторном опыте при внезапном падении освещенности
они останавливаются и дают «задний ход». Дойдя до границы света и тени,
автоматически поворачивают назад. В этом отношении цианобактерии демонстрируют
чувствительность на уровне современной измерительной техники. Они способны
замечать разницу в освещенности всего в 4 процента. Но ведь их существование
началось на Земле с небольших водоемов, уровень воды в которых постоянно рос.
То было время нарождения Мирового океана. Не стремление ли оставаться поближе к
свету, к поверхности водоема заставляло цианобактерий надстраивать свои строматолитовые
дома? Благо, материала вокруг было в избытке.
Так что
кальциевый механизм, надо думать, с большей или меньшей активностью работал еще
и в архее, и в протерозое (известны водоросли, которые уже в те времена
известковали свои ткани). Но с многоклеточными животными он, судя по всему,
«пересекся» лишь в самом конце венда. Отсюда и приуроченность столь
значительных перемен в их судьбе к кембрийскому времени.
Второе «почему»
относится к великим (а также малым) потопам и к отступлениям Мирового океана. В
самом деле, в чем их причина?
Это особый
разговор.
АРИТМИЯ ПЛАНЕТЫ.
С той поры как
моря и земная твердь начали делить между собой сферы влияния, и в самом деле
стало «ничто не вечно под луной». Горные хребты рано или поздно рассыпались в
прах. На их месте появлялись ровные, продуваемые насквозь пустыни. Моря
убирались восвояси, когда приходил срок, обнажая дно с его бесчисленными
завалами и необозримыми кладбищами. Толщи вечных льдов таяли, словно снежинки
на детской ладошке. Видеть во всем этом только разрушительную работу времени,
воды и ветра не приходится. Планету всегда донимали еще и иные силы, меняя
климат, а то и само ее лицо.
Каждая такая
смена становилась настоящей катастрофой для многих форм жизни. При этом
постоянно кто-то кого-то пожирал, выживал с привычных мест и кто-то где-то
начисто вымирал от невыносимых для него условий существования.
Достаточно
бросить взгляд на палеонтологическую коллекцию, чтобы убедиться, сколь сильные
изменения претерпевали живые существа с ходом истории Земли. Наименее древние
горные породы содержат остатки организмов, которые сходны с ныне живущими. Но
чем глубже лежат осадочные слои, тем чаще в них попадаются вымершие виды и
меньше становится современных. Постепенно исчезают не только отдельные виды, но
уже целые роды, семейства, классы животных и растений.
В каждом
отдельном слое — свой состав погибших существ, в котором выделяются наиболее
характерные окаменелости
— остатки «руководящей», как говорят геологи, фауны (или флоры). Точно так же
каждая «свита» слоев, каждая их система обладают общими Чертами растительного и
животного миров. По остаткам фауны и флоры можно получить представление об
отдельных геологических промежутках прошлого и привести их в хронологическую
последовательность. Так родился чисто геологический отсчет времени по периодам
существования тех или иных сообществ организмов.
Таков ключ к
коду, которым зашифрованы тексты Великой каменной книги истории Земли.
Окаменелость может дать более или менее четкое представление о некогда жившем
организме и вместе с тем многое рассказать об условиях жизни и климате
исчезнувшего мира.
Остатки одних
видов морских животных и водорослей расскажут о давней беспокойной жизни
теплого океана. Другие ископаемые — об океане холодном. Глядя на окатанные
обломки раковин, перемешанные с песком и гравием, воображение рисует картину
протяженного берега, растревоженного гулким прибоем. Осадки из мелких глинистых
частиц, содержащие хорошо сохранившиеся раковины моллюсков, иглы морских ежей,
свидетельствуют об исчезнувшем шельфовом мелководье. Наземные животные и
растения, древесные стволы с корнями, еще погруженными в глину,— признаки того,
что на этом месте была суша. В общем, история камня, развитие жизни и
метаморфозы климата неотделимы друг от друга, ибо только вместе они составляют
историю Земли.
В биографии нашей
планеты, почти как и в жизнеописании человечества, обычно говорят о
доисторической эпохе, древней истории, средних веках и новом времени. О первой
у нас уже шла речь. Ей-то и обязана наша планета тем, что к палеозою (древняя
жизнь) уже везде господствовали довольно развитые организмы. С течением времени
эта жизнь становилась богаче, очевиден ряд ступеней ее развития, они-то и
расчленяют палеозойскую эру (570—230 млн. лет назад) на крупные геологические
периоды каждый со своим населением, минералами, климатом. Хотя это расчленение
установлено геологами давно, единого мнения о причинах такой природной
периодизации у них нет поныне. Но к этому мы с вами еще вернемся. А сейчас
продолжим наши маршруты по далеким временам. Нас ждет немало странного.
И первое — это
значительные колебания климата.
Причем порой и
одновременно на всей планете. С двумя такими резкими скачками мы уже имели
дело. Помните? После вселенской стужи на юной Земле наступила, благодаря
парниковому эффекту, исключительно теплая эра. А позже утрата атмосферой
теплового экрана привела 2,4 млрд. лет назад к первому ледниковому периоду.
Однако причины
тех климатических скачков были уникальны. Первый — начало дегазации, накопление
в атмосфере углекислого газа. Второй — затопление рифтовой зоны с образованием
единого Мирового океана и колоссальное изъятие той же углекислоты из атмосферы.
С тех времен, как известно, дегазация Земли не прекращалась и океан из рифтов
не уходил. То есть условия на планете вроде бы стабилизировались. А смена
значительных похолоданий и потеплений почему-то продолжалась. Причем разница
температур была по временам немалая. И каждая такая смена продолжалась, как
правило, не века, не тысячелетия — десятки миллионов лет.
За теплым
кембрием последовало похолодание, особенно в Южном полушарии. В Северо-Западной
Африке до сих пор сохранились признаки оледенения, которое там было примерно
450 млн. лет назад. Эта снежная шапка конца ордовика и начала силура охватывала
пространство от современных границ Марокко до Чада — почти до середины
материка. Похолодание было, возможно, небольшое, но, по-видимому, коснулось
всей планеты, так как ледники появились не в высоких горах, а на равнине.
На смену ему
пришла засуха начала девонского периода, может быть, самая грандиозная в
истории Земли. А середина девона и начало последующего карбона снова,. особенно
в Северном полушарии, было отмечено более влажным тропическим климатом. Однако
недолгим. К концу периода (300 млн. лет назад) похолодание охватило почти всю
планету.
Это было одно из
крупнейших оледенений. Южный полюс к тому времени переместился на • юг Африки.
Мощный ледяной щит занял огромное пространство — до 45° палеошироты. Что это
значило для всей Земли, можно приблизительно себе представить, если мысленно
перенести ту ситуацию в Северное полушарие наших дней. В зоне вечной стужи
оказалась бы вся европейская часть СССР вплоть до Кишинева, Одессы, Керчи,
Краснодара и Астрахани. Истинно арктические холода добрались бы до Будапешта,
Вены, Мюнхена и Парижа.
Кстати, именно
мобилизм дал убедительное объяснение этому долгое время остававшемуся
таинственным феномену природы. До той поры пока считалось, что все южные
материки и полуостров Индостан в карбоне и в перки пребывали на своих нынешних
местах, приходилось признавать, будто границы ледников доходили до одиннадцатой
параллели, занимая чуть ли не полпланеты. Ведь следы той могучей снежной шапки
найдены в районах, разделенных сегодня океанами,— в Южной Америке, Африке,
Индии, Австралии, Антарктиде. Только оригинальная идея о существовании
вегенеровской Пангеи, объединявшей в палеозое все эти материки и впоследствии
расколовшейся, прояснила реальную ситуацию того далекого прошлого.
После очередного
скачка — после потепления в юре, мелу и частично в палеогене (190—60 млн. лет
назад) — снова пришло похолодание, проявившееся в серии сравнительно недавних
наступлений ледников.
Так почему же
происходило все это на вроде бы вполне сформировавшейся планете? И еще неплохо
бы знать, происходило ли это с педантичной монотонностью метронома или планету
донимали приступы аритмии?
Тут уместно
вспомнить об открытии нашего палеонтолога Сергея Викторовича Мейена из
Геологического института АН СССР — ученого, отличавшегося большим вкусом к
тонкостям своей специальности.
Как-то, знакомясь
с коллекциями остатков растений раннекарбонового времени (предшественника эпохи
великого оледенения), коллекциями, собранными в разных местах Восточной Сибири,
Мейен крайне удивился тому, что все это были плауны. Непривычные виды, но
бесспорные плауны, то есть растения теплолюбивые. А именно этим свойством им в
данном случае не полагалось обладать: они росли сравнительно недалеко от
тогдашнего Северного полюса (как установлено, полюса медленно перемещаются по
поверхности Земли). Поскольку ископаемые плауны все-таки были плаунами,
приходилось допустить вроде бы совершенно невероятное: в те времена на маковках
планеты было... тепло.
Ситуация
складывалась парадоксальная. Мимо такой не пройдешь. И Мейен углубился в
изучение геологических подробностей тех мест. Выяснились интересные вещи.
В отложениях того
же раннего карбона р50 млн. лет назад) в той же Восточной Сибири обнаружился
гипс, который обычно откладывается в теплом засушливом климате. Получалось, что
и в самом деле, как это ни удивительно, тогда район Северного полюса не знал
морозов.
Позже ученый
убедился: это в истории Земли не исключение.
Помню подвижное
лицо Мейена, его живые глаза, даже, кажется, победное поблескивание очков в
темной оправе — все в его внешности во время рассказа о завершенном
исследовании передавало, сколько радостных минут он пережил, открыв такой
феномен природы.
— Судя по
палеонтологическим свидетельствам,— говорил он, морозные зимы захватывали
полярные области лишь в отдельные эпохи.
Трудно быстро
переварить такое. Еще труднее отойти от привычной мысли, что существование
крупных полярных шапок снега и льда, подобных современным, не следует считать
вечным. А Мейен продолжал:
— Мы должны
искать ответ не на вопрос, почему в раннем карбоне или в какой-то иной эпохе у
Земли не было ледниковых шапок, а на вопрос, отчего они иногда образовывались и
меняли весь климат планеты.
Что ж, в таком
случае великое пермокарбоновое оледенение исключительно вдвойне. Значит,
все-таки аритмия. Тем интереснее попытаться выяснить ее причины.
Для нас с вами
также важно, что ко всем значительным изменениям климата были приурочены более
или менее крутые повороты в развитии жизни на Земле.
В силуре (440
млн. лет назад) растения стали заселять сушу. Как раз в эпоху похолодания,
когда ледяная шапка занимала весь северо-запад Африки. Выли они мелкие, без
корней и листьев, самые примитивные из сосудистых — псилофиты. Хотя странно,
конечно, почему такая акция пришлась на малоподходящую по климату эпоху.
, О причинах
выхода растений на сушу высказывались разные соображения. Говорили, например, о
захвате свободных экологических ниш. Как будто их трудно было найти, не
выбираясь из океана. И сегодня в морях плотно заселены хорошо прогреваемые,
богатые пищей шель-фовые воды. А вдали от них — реденько. Для переселенцев —
сколько угодно мест. Вряд ли в древнейшие времена было иначе. Так что для
захвата свободных ниш нашлись бы закоулки и в более привычных подводных
пределах. Поэтому сомнительно, чтобы кто-то по доброй воле стал бы вылезать на
сушу — в с6И!ршенно чуждую среду. А коль скоро все-таки вылез, to, надо думать, не от хорошей жизни.
Наверное, деваться было некуда: или переселяйся, или вымирай.
Мы с вами еще
вплотную займемся тем, почему это, произошло именно в силуре и что могло
создать тогда экстремальную ситуацию. Здесь же только давайте отметим: то было
время одного из климатических сдвигов.
А вот чем
оказались отмечены некоторые другие.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27
|