Чувствования, рассматриваемые как вид реакции апперцепции на данные содержания, дают нам исходную точку для понимания контрастирующих пар чувствований. Но каждый волевой акт скрыто содержит в себе или стремление или противодействие: ибо воля паша или стремился к какому-нибудь предмету, притягивается им, пли, наоборот, отвращается от пего.

Каждый акт апперцепции находится в связи с предшествующими и последующими процессами. Смотря по тому, перевешивает ли в этом направление на только что протекший ряд или на тот, который должен возникнуть, получается в первом случае чувство разряда, а во втором – напряжения.

Элементы нашего сознания находятся в сплошной связи друг с другом. Даже там, где объективные впечатления лишены непрерывной связи, мы обыкновенно восстанавливаем ее с помощью субъективных ощущений и чувствований. Мы можем все в общем пассивно переживаемые процессы сочетания называть ассоциациями, а активно переживаемые – апперцепциями.

Прежнее учение об ассоциациях основывалось исключительно на наблюдении процессов воспоминания. Представления, при этом схематическом процессе воспоминания, группируются всегда во временной последовательности: сначала воздействует внешнее впечатление, а затем мы воспоминаем о чем-либо из прошлого опыта, или о похожем на это впечатление, или состоящем с ним в каком-либо отношении.

Ассоциация, при которой составные части ощущения настолько растворяются в конечном образовании, что их нельзя уже ясно отличить как изолированные составные части, называется «слиянием». Оно может быть более или менее тесным. Например: тесный звук представляет собой тесное слияние, аккорд – более свободное, так как хотя мы и сочетаем отдельные основные тона аккорда в довольно тесное слитое целое, однако в состоянии слышать, по крайней мере, некоторые из них вполне отчетливо и по отдельности.

Например у слепых людей для возникновения представления места прикосновения должны слиться обе составные части, осязательное и двигательное ощущения. Мы наблюдаем у них в особенности интенсивное совместное действие осязательных ощущений и движений ощупывания.

Затрудняя движение глаза, можно добиться того, что величина воспринимаемой зрением линии будет переоцениваться:  если мы сравним две прямых линии одинаковой длинны, из которых одна перерывается многими поперечными линиями, так что ее непрерывное прослеживание глазом нарушается, то эта разделенная линия покажется нам большей чем разделенная. Или если проносить в течении долгого времени перед обоими глазами призматические стекла в форме очков, то сначала мы видим предметы искаженными. Но если поносить такие очки в течении многих дней, то искажение исчезает, и предметы будут казаться искаженными, когда мы перестанем носить призматические стекла.

Ощущения сетчатки, благодаря местным различиям их качества, координированы с определенными, различными по интенсивности, двигательными ощущениями. Это отношение не абсолютно устойчиво и не прирожденно, а приобретено опытом, благодаря самой деятельности глаза.

Как ощущения сливаются в более или менее сложные представления, точно так же и чувствования сливаются в сложные образования, в которых некоторые отдельные элементы являются носителями остальных, воздействуют на них. Эти слияния чувствований связываются самым тесным образом со слияниями представлений. Одним из наиболее важных и в то же время простейших слияний чувствований является так называемое «общее чувство».

Весь процесс чувствования представляется, как непрерывное течение ощущений, в котором через равномерные промежутки появляются более сильные возбуждения, связанные с внешними впечатлениями ударов метронома. Но к этому присоединяются затем чувствования напряжения и разряда. Эти чувствования сменяются постоянно и закономерно. Все эти элементы ощущения и чувствования в действительности составляют нераздельное целое. Даже для того, чтобы возникнуло представление времени.

Они могут возникать в смене их повышения и понижения лишь в том случае, если налицо имеются впечатления, к которым могут относиться чувствования ожидания и исполнения. Ощущения бывают лишены связи, они не могут сочетаться во временной ряд, если отпадают чувствования напряжения и разряда. Если удары метронома будут следовать друг за другом настолько медленно, что предшествующий из них совершенно исчезает из объема сознания в момент наступления нового, то представление времени становится совершенно неверным. То же самое происходит и в том случае, если удары метронома будут следовать друг за другом с такой скоростью, что чувствования напряжения и разряда уже не могут более возникнуть.

Подобно тому как при слиянии элементы сознания сочетаются в более сложные образования, точно так же и самые эти образования вступают далее во взаимодействие друг с другом, отчего получаются новые сочетания. В особенности важны между этими ассоциациями второй степени те, которые мы можем назвать ассимиляциями и диссимиляциями.

Воспринимаемый зрением объект воздействует на другой ассимилирующим образом. Это легко достижимо: мы, во-первых, сделаем разницу обоих объектов очень малою и, во-вторых, приведем их в часто встречающееся нам соотношение, благоприятное для представления их равенства. Например, из одного и того же центра мы нарисуем секторы круга, причем один из них будет лишь на немного меньше, чем другие. Тогда мы склонны будем считать все секторы равными друг другу. Следовательно, все остальные секторы действуют на меньший ассимилирующим образом. Чтобы достигнуть, наоборот, диссимиляции, мы нарисуем между многими небольшими секторами круга один значительно больший: тогда он, в противоположность окружающим его меньшим секторам, покажется очень увеличенным, в чем легко убедиться, если рядом с кругом, разделенным на секторы, положить отдельно сектор равной величины с тем, который кажется значительно увеличенным благодаря диссимиляции. Этот отдельно лежащий сектор покажется нам гораздо меньшим, чем равный ему по величине сектор, находящийся в круге между меньшими. Это диссимилятивное изменение обыкновенно называют контрастом.

Репродуктивные сочетания возникают из взаимодействия прямого впечатления с элементами представления, принадлежащими к прежним впечатлениям, следовательно, возникающими благодаря акту воспоминания.

Во время экспериментов мы видели, что слово, в общем известного нам содержания, легко можно прочесть моментально, хотя его объем много превышает фокус внимания. Если даже случайно внимание и направится с особой силой на отдельное неверное место, то хотя в этом случае ошибка и будет воспринята, зато аналогичные ошибки в других местах будут непроизвольно исправлены. Суть здесь не в том, что мы не видим неверно напечатанные буквы, но подставляем вместо них те, которые нужны.

То, что мы считаем непосредственно воспринятым, в значительной части зависит от нашего воспоминания о бесчисленных прежних впечатлениях, причем мы пе можем сознательно отделить то, что дано нам прямо от добавленного. Лишь там, где репродуктивные элементы начинают преобладать настолько, что впадают в непримиримое противоречие с остальными нашими восприятиями, мы говорим уже после восприятия об обмане чувств, или «иллюзии». Но это лишь пограничный случай. Так, из слов доклада многие лишь несовершенно долетают до нашего уха, контуры рисунка пли картины лишь несовершенно отражаются в нашем глазе, тем не менее пробелы эти остаются для пас незаметными.

При взгляде на музыкальный инструмент мы внутренне воспринимаем слабое слуховое ощущение его звука; ружье пробуждает при взгляде на него слабый звуковой образ выстрела, когда же мы слышим выстрел, — репродуцированный зрительный образ ружья. Такие ассоциации представлений из различных областей чувств называются компликациями.

Совместное действие ассимиляций и компликаций называются «узнаванием», или, если область ассоциаций, на которую распространяется узнавание, неопределенно велика, говорят, что «признаем» предмет именно за то, что он есть. Например, мы узнаем знакомого, которого долгое время не видали; мы признаем стол именно столом, хотя бы мы никогда его не видали.

Особенный интерес представляют те, в которых процесс ассимиляции затруднен, потому , что воспринимаемый предмет встречается нам редко, или потому, что он после прежнего восприятия изменился. Например, требуется некоторое время, прежде чем мы узнаем неожиданно встреченного друга, который долгие годы жил вдали от пас. Первоначально впечатление незнакомца, с которым мы встречаемся, кажется измененным благодаря нескольким чертам, которые апперципируются скорее как бы чувством, чем прямо относятся к определенной личности. Таким образом возникает неопределенное чувство чего-то знакомого, которое лишь во втором, по большей части очень быстро совершающемся, акте переходит в действительное узнавание.

В особенности ясно проступает такое разложение ассимиляции в последовательные акты, когда задерживающие ассимиляцию мотивы настолько сильны, что необходима наличность дальнейшего вспомогательного мотива для того, чтобы преодолеть затруднения. Например, кто-нибудь кланяется нам как знакомый, а мы его совершенно не узнаем. Тогда он называет себя по имени, — и вдруг личность его всплывает перед нами как хорошо знакомая. Репродуктивные ассимиляции пришли здесь в движение лишь при помощи нового представления.

Как бы ни неопределенно было чувствование в подготовляющем ассимиляцию периоде, однако оно в каждом данном случае имеет своеобразное качество, которое всецело зависит от свойства узнаваемого предмета. Насколько различны бывают самые предметы, настолько же различны и так называемые их «качества чего-то знакомого». Отсюда можно заключить, что эти качества представляют собой интегрирующие составные части предметов, не их объективной природы, а их воздействия на нас, на нашу апперцепцию: «чувство чего-то знакомого» представляет собою, в сущности, тот эмоциональный характер, который имеет для нас вновь узнаваемый предмет.

Многие относящиеся сюда явления ускользают от обычного наблюдения, так как постоянное повторение делает нас нечувствительными к ним. Но в тех случаях, в которых впечатление сопровождалось более живою эмоциональною окраской, — а его повторение порождало очень отличное от прежнего душевное состояние, в этих случаях мы можем ясно заметить, как первоначальная эмоциональная окраска модифицируется измененным задним фоном, на котором она теперь появляется.

Если мы воспроизведем в памяти какое-либо прежнее переживание или вообще какой-либо прежний период жизни, то каждое из них окажется окрашенным в своеобразное чувствование. Чем с меньшею ясностью выделяются определенные представления, тем более действуют бесчисленные смутные побочные представления, так как они присущи каждому событию и всякому времени нашей жизни, то они порождают соответствующее цельное чувствование даже в том случае, когда более определенная репродукция отдельных представлений совершенно отсутствует. Кому не случалось в течение целых часов испытывать такое чувство, как будто он что-то забыл.

Представление, чувствование, аффект или волевой процесс не бывает неизменной вещью. Бывают лишь изменчивые и преходящие процессы представления, и эти процессы постоянно переплетаются друг с другом в элементах, из которых они составляются. Смутно сознаваемые представления непрестанно воздействуют через свой эмоциональный характер на апперцепцию и благодаря тому вновь возникают из таких сочетаний, которые связывают массу содержаний сознания в одно целое.

Бывают случаи душевных болезней, в которых больной с большой скоростью выкрикивает массу несвязанных слов, часто перемешанных с совершенно лишенными значения звуками. Это явление рассматривают как частичный случай так называемого «вихря идей». И здоровый психически человек может сам в себе вызвать это явление, если он не останавливаясь ни на одной мысли, будет говорить все, что случайно придет ему на ум.

Поэтому нужно допустить скрытые ассоциации, тем более, что они встречаются относительно редко. Одно общее представление соединяет друг с другом все ассоциированные члены.

Представим себе, что ребенок выучил монолог описания пейзажа наизусть, не обращая ни малейшего внимания на значения слов и затем воспроизводит его также бессмысленно. Тогда это место будет отличаться от несвязного ряда слов лишь кажущимся образом, в сознании ребенка они не образуют никакого единого целого. Автор, который создал в своей фантазии эту картину, и читатель, воссоздающий ее, действуют не одинаковым образом. У поэта, прежде чем он написал это место, целое, хотя бы в неопределенных набросках, должно было содержаться в сознании.

Такие понятия, как познание, разум, наука, и даже такие, как обработка, функция, путь, следствие, из которых слагается взятое нами из Канта отнюдь не наглядны. Но если мы обратимся к первоначальному их значению, оно всегда покажется заимствованным из чувственного опыта. Даже самая абстрактная мысль во всех своих составных частях, в конце концов, сводится к непосредственному созерцанию. Слово «познание» замещает для мыслящего человека массу процессов созерцательного познания, благодаря чему «познание» и становится абстрактным понятием, которое само уже не может созерцаться непосредственно. Слово является настоящим представляемым эквивалентом не подлежащего представлению понятия. Слово превращает абстрактную мысль в созерцательный, слышимый и видимый процесс представления. Оно играет роль в нашей жизни, благодаря которой мы принадлежим непосредственной. Это особенное значение первоначального, еще не ослабленного никакими абстракциями созерцания находит свое выражение в том, что обе части человеческой духовной деятельности, которые дополняют друг друга и составляют главную ценность человеческой жизни — наука и искусство, — осуществляют обе эти формы мышления.

Подобно тому как мысль присутствует в нашем сознании как целое, прежде всего воздействующее на апперцепцию лишь через конечное цельное чувствование, чтобы затем в преемственных апперцепциях разложиться па свои отдельные составные части, так и скульптор, живописец, поэт или композитор сначала схватывают произведение искусства в его целом, притом часто лишь в очень неопределенных чертах, прежде чем перейдут к выполнению отдельных частей. При этом и в том и в другом случае как ход мыслей, так и композиция произведения искусства могут, благодаря влиянию промежуточных ассоциаций, измениться, в них могут быть сделаны вставки, дополнения, но закономерное течение самого процесса в общем остается неизмененным. Поэтому как творения искусства, так и выражение мысли в связанных предложениях никогда не бывают простым продуктом ассоциаций. Мы в нашей речи можем без затруднения довести до конца довольно запутанные мысли, несмотря на то, что в начале предложения мы далеко не ясно сознавали отдельные слова и представления, равно как и их связь друг с другом.

Пред художником, схватившим идею большого произведения искусства, и пред философом, захваченным концепцией сложной системы мыслей, уже носится эта идея в целом. Возникают новые ассоциации, вызванные отдельными членами ряда, и если они не подходят к преднамеренному ходу мыслей, то они могут или обратно ассимилировать его, или же совершенно оттеснить. С усложнением продуктов мысли эти побочные явления возрастают до такой степени, что согласный с первоначальным планом непрерывный ход мыслей становится исключением, а преобладание преобразующих его посторонних влияний — правилом.

Так, например, «Фауст» Гете не только носит па себе ясные следы неоднократного изменения первоначальной идеи, по даже наводит нас на догадку, что при последней из своих концепций поэт забыл первую; как если бы автор хотел намеренно дать возможно большую свободу игре возникших во время самого процесса творчества ассоциаций.

Ассоциации, и апперцепционные сочетания не представляют собою процессов, принадлежащих к совершенно различным областям душевной жизни. Скорее же они не только постоянно переходят друг в друга.

Наше мышление возникает из связи вещей в природе, которую человек видит вокруг себя, и самое это мышление с самого начала является не чем иным, как субъективным воспроизведением закономерного хода вещей в природе. Но самое это воспроизведение возможно, в свою очередь, лишь благодаря воле, господствующей над сцеплением представлений. Таким образом, человеческое мышление, как и самый человек, одновременно является и созданием природы и творением собственной душевной жизни, находящей в воле то единство, которое связывает необозримое многообразие душевных содержаний в одно неразделимое целое. Всяким внешним произвольным действиям противостоят внутренние акты воли, выражающиеся именно в воздействии на ход мыслей. Эта связь внутренних и внешних актов воли находит себе наиболее ясное выражение в тесной связи мышления и речи.

Связь внутренней и внешней воли, как она живо проявляется в соединении мышления и речи, имеет огромное и практическое и теоретическое значение. Подобно тому как лишь из этой связи мы можем приобрести удовлетворительное понимание высших проявлений человеческой душевной жизни, точно так же с практической стороны она убеждает нас в том, что самая важная для образования характера часть воспитания — воспитание воли — не должна быть направлена на выражающееся вовне поведение и поступки человека, а должна иметь своим объектом прежде всего внутреннюю волю, проявляющуюся в закономерном мышлении, и укрепление этой воли против отвлекающей игры ассоциаций является одной из важнейших, хотя в то же время и труднейших задач воспитания.

Если мы не приобретем — с помощью тщательного анализа более элементарных психических процессов, условий деятельности внимания, объема сознания, равно как отношения между вниманием и объемом сознания и разнообразных участвующих при процессе чувствований — необходимых заключений об общих условиях мыслительных процессов и, до известной степени, о том фоне, па котором они протекают, — то невозможным окажется понять как-либо самые эти процессы в их психических связях.

Сочетания ощущений или простых чувствований в сложные представления, аффекты и т. д., если они совершаются как-либо закономерно, могут быть названы психическими законами.

Закон творческих производных: касается именно отношения содержащихся в сложном психическом процессе составных частей к той единственной производной, в которую они соединяются. По качеству элементов и их соединений отдельные психические процессы несравнимы между собой.

Продукт психических сочетаний не является простым сложением элементов, которые входят в его состав, а представляет собою новое образование. Волевой акт, возникающий под влиянием большого числа содействующих и противодействующих друг-другу мотивов, является необходимым продуктом этого взаимодействия мотивов, он не является простым мотивов, а есть нечто новое, претворяющее эти элементы в единую производную. Именно на творческом характере апперцептивных соединений воздвигается закономерность психических развитий, которую обнаруживает склад общего духовного развития, выраженный в культуре и истории. Время от времени появляющееся под влиянием догматических предрассудков утверждение, что закон постоянства, которое имеет значение для сил природы, необходимо должен постоянно сохранять и духовную жизнь на одинаковом количественном уровне, опровергается поэтому фактами как индивидуальной, так и общей истории развития. Хотя будущие производные и не могут никогда быть заранее определены, однако, при благоприятных обстоятельствах, бывает возможен, наоборот, точный вывод составляющих из данных производных. Психолог, а также и историк, руководимый психологическим духом, является прорицателем прошлого. Если он стоит на высоте своей задачи, он может сказать не только то, что произошло, но и то, как необходимо должно было событие произойти сообразно с данным положением вещей. На практике в исторических науках эта точка зрения уже давно признана. Но было бы, однако, немаловажно для психологии, чтобы она была в состоянии указать такой же закон производных и для чувственных восприятий и душевных движений, где вследствие простоты условий нередко обратная дедукция в то же время превращается и в предсказание явлений. В ходе психических процессов часто выступают побочные явления, лежащие вне области, из которой непосредственно получены эти производные, и когда эти побочные влияния становятся самостоятельными условиями новых результатов, которые соединяются вместе с непосредственно полученными в один сложный результат.

Принцип гетерогонии целей: ослабевшие влияния первоначальных мотивов почти постоянно все еще остаются сохраненными, наряду с новыми, занявшими их место. В бесчисленном множестве наших привычек, нравов и особенно в перешедших к нам из далекого прошлого религиозных обрядах обыкновенно продолжают существовать в непонятных формах такие остатки прежних целей.

Принцип связующих отношений: психические элементы какого-нибудь продукта стоят друг с другом в таких внутренних связях, из которых необходимо образуется самый продукт, а в то же время этими связями мотивируется и свойственный всем психическим производным творческий характер. При этом под внутренними связями мы понимаем такие, которые зависят от качественного состояния отдельных содержаний. Изменение отношений модифицирует и характер производных.

Соответственно соединяются затем такие единичные образования мыслей в более обширные цепи мыслей, относительно простые формы которых находят себе выражение в процессах умозаключения.

Закону отношений соответствует принцип усиливающих контрастов.

При известной крайней величине различия двух ощущений или представлений, — например двух расстояний в пространстве или во времени, двух ощущений звука или света, — ассимиляция, имеющая место при менее значительном различии, внезапно переходит в диссимиляцию: впечатления не приравниваются более друг к другу, но усиливаются в противоположных направлениях.

Вследствие этой двойственности, как мы видели, каждому чувствованию как таковому соответствует противоположное чувствование — удовольствию — неудовольствие, возбуждению — успокоение, напряжению — разряд.

Чувство удовольствия ощущается интенсивнее и отчетливее по отношению к своему специфическому качеству, если ему предшествовало чувство неудовольствия.

И закон контрастов ни в коем случае не ограничивается связью единичных данных непосредственно рядом друг с другом или друг после друга содержаний сознания, но он оказывает свое весьма важное влияние и там, где он распространяется на более обширные ряды явлений душевной жизни. Так, мыслящими историками уже давно замечено, что в историческом развитии не только следуют друг за другом периоды подъема и упадка, но также и периоды особого направления духовной жизни, которые как в том впечатлении, которое они на нас производят, так и в объективных отношениях в такой степени усиливают друг друга, что последующая фаза каждый раз повышается благодаря предыдущей. Так, например, — ограничимся примерами из ближайшего прошлого, — наша классическая литература на наших глазах получила свой своеобразный духовный отпечаток созерцательного спокойствия и красоты формы в значительной степени благодаря противоположности к возбужденному сильными аффектами “периоду бури и натиска”. А на романтику, склонную к культу фантазии и поэтически преображенного прошлого, не меньше того повлияла ее противоположность к эпохе Просвещения, которая обладала ясным рассудком и рассматривала настоящее как самый зрелый плод человеческого развития. Отчетливее всего и в более непродолжительных периодах происходит такая смена контрастов в процессах хозяйственной жизни, где она отчасти, конечно, поддерживается и сменой культурных условий. Но все же именно здесь те резкие противоположности, какие, например, мы наблюдаем в колебаниях наших кредитных отношений и игры на бирже, объясняются исключительно противоположностями душевного настроения людей, колеблющегося между надеждой и унынием и этим колебанием усиливающего каждый аффект.

“Закон психологического параллелизма”,

элементы ощущений и чувствований абсолютно несравнимы с их физическими субстратами в том смысле, что никогда простые процессы первых не соответствуют хотя бы относительно простым процессам последних,

Сущность души. После первобытного мышления о телесной душе развивается второе представление, которое видит в душе существо, только внешне соединенное с телом (душа-дыхание или душа-тень).

Принцип актуальности души: являет собою целеустремительную силу, из которой вытекает совокупность как физических, так и психических жизненных явлений. Питание, размножение, перемена места — это органические процессы, принадлежащие объективной природе, указывающие на независимую от нашего сознания действительность. А наши представления, обусловленные субъективно, наши чувствования и аффекты являют собою непосредственные переживания. В каждом познании играют роль два фактора: познающий субъект и независимо от него мыслимый объект.