Однако организационное размежевание энесов и эсеров, допускаемые ими порой резкости в адрес друг друга не означали полного прекращения отношений между ними. Эсеры писали о себе и об энесах как об одном лагере народников. Народные социалисты, со своей стороны, отмечали, что «не только конечный пункт, но и весь путь» у эсеров и энесов «общий», расхождения у них только в предлагаемом темпе движения. Не были принципиально непримиримыми и их позиции в отношении террора. Исключив политический террор из тактики своей партии, энесы, тем не менее, оправдывали его как акт мести. Народно-социалистическая фракция во 2-й Государственной думе выступила за обсуждение предложения правых о выражении Думой порицания политическим убийствам и террору. Однако мотивом энесов к рассмотрению этого предложения явилось не стремление вынести порицание террористическим актам, а желание выяснить причины их совершения. Рассматривая политический террор как «систему устрашающих действий, имеющих целью добиться от противника чего-либо определенного и устрашаемому противнику известного», народные социалисты указывали, что террористические акты вызваны правительственными репрессиями, нежеланием правительства решать насущные проблемы и, следовательно, ответственность за них несет правительство. В связи с этим энесы голосовали вместе с левой частью Думы против вынесения порицания политическим убийствам и террору.

Народно-социалистическая фракция 2-й Государственной думы отсутствовала на заседании 7 мая 1907 г. во время обсуждения запроса по поводу слухов о раскрытии заговора, целью которого было покушение на жизнь государя. Более того, один из лидеров энесов, В.А. Мякотин, будучи вызван в качестве свидетеля-эксперта на суд по делу Б.Н. Никитенко-Б.С. Синявского, обвинявшихся в подготовке цареубийства, стремился доказать непричастность партии эсеров к заговору и утверждал, что дело о цареубийстве если не создано, то во всяком случае раздуто Петербургским охранным отделением. Экспертиза В.А. Мякотина произвела большое впечатление на членов суда.

После поражения революции 1905–1907 гг., после разоблачения Е.Ф. Азефа и убийства П.А. Столыпина отношение энесов к террору изменилось.

В основе теории народных социалистов лежали идеи гуманизма, ценности каждой человеческой личности. Поэтому насилие, проявленное с обеих сторон в период первой русской революции, еще больше отпугнуло энесов от использования радикальных средств, еще более обострило в их восприятии проблему соотнесенности терроризма и морали. В связи с этим все чаще звучат среди народных социалистов идеи о неоправданности кровавых жертв, о соотношении жертв и результатов терактов, о моральном ужасе и бессмысленности террора, о недопустимости насильственных методов. На Совещании членов Организационного комитета и представителей Московской и Петербургской групп НСП, состоявшемся 6–8 февраля 1909 г. в Петербурге, террор был исключен из арсенала возможных средств борьбы. Принимая лишь цивилизованные, демократические формы политического противостояния, народные социалисты пришли к полному отрицанию террора.

Эта позиция отражала и общественное мнение России, для которого после поражения революции 1905–1907 гг. и разоблачения «азефовщины» было характерно неприятие террора.

После дела Азефа и убийства П.А. Столыпина в представлениях народных социалистов о терроре появился новый нюанс. Причины террора и провокации энесы видели в той политической системе, которая существовала в стране. Следовательно, и ответственность за эти явления они возлагали на власть, поддерживавшую общественно-политическую систему. Осуждая провокаторство Азефа, энесы отмечали, что «у этого Иуды в квадрате» был надежный защитник в лице П.А. Столыпина, которому были представлены неопровержимые доказательства участия Азефа в убийствах министра внутренних дел Плеве и великого князя Сергея Александровича. Однако Столыпин не запретил департаменту полиции пользоваться услугами «сотрудников». Народные социалисты при этом обращали внимание общественности на то, что Столыпин защищал тем самым не только Азефа, но и всю систему «сотрудничества» и «предательства», – защищал не только словами, но и репрессиями. Отмечая, что не Столыпин начал создавать эту систему, энесы подчеркивали, что именно при нем она сделалась истинным обиталищем государственной власти. «Охранка подавила, заполонила почти все отрасли государственного ведения. Не только сыск, но и прямая провокация стали нормальным необходимым делом». Убийство Столыпина народные социалисты не считали террористическим актом, так как Д.Г. Богров, по их мнению, не имел намерения кого-либо устрашить и добиться чего-либо, что является сущностью политического террора, – он просто совершил убийство. Столыпин, указывали энесы, стал жертвой той системы, которую сам развил. В связи с этим они отмечали опасность охранной гипертрофии не только для страны, но и для власти, предупреждали об угрозе нового прилива ожесточения.

Важнейший вывод проведенного народными социалистами исследования о связи террора с государственной властью получил особое звучание после октябрьской революции 1917 г., когда террор стал основным средством управления государством.

Последовательными противниками террора и «якобинства» оставались народные социалисты и в эмиграции. К сожалению, на родине их голос был услышан нескоро. В связи с этим хотелось бы напомнить слова С.П. Мельгунова, что «недостоин наименования великого тот народ, среди которого не возбуждает противодействия насилие<…> Мы знаем, что против насилия активно восстает всегда везде лишь меньшинство. Таков, к сожалению, закон человеческой природы, далекой от совершенства».

Заключение

Озабоченный угрозой со стороны международного терроризма – чумы XXI в. – цивилизованный мир в поисках эффективных путей его сдерживания и пресечения обращается к прошлому, пытаясь проследить аналогии, извлечь уроки. Значительный интерес представляет феномен российского политического терроризма, наложившего отпечаток на социально-политические процессы страны последней трети XIX и начала XX столетия и повлиявшего на дальнейшие судьбы страны.

С помощью насилия, политических убийств, нагнетания страха экстремистские силы стремились дестабилизировать внутриполитическую жизнь, запугать правительственный лагерь, революционизировать оппозицию, чтобы захватить власть или добиться радикальных уступок для осуществления своих целей.

Длительное время в российской литературе господствовало однобокое освещение сущности политического терроризма, его роли и места в общественном развитии. Его рассматривали в качестве части освободительного движения, а поэтому оправдывали. Активные его приверженцы, как правило, окружались ореолом мучеников и страдальцев. В честь их назывались площади и улицы городов, возводились памятники. От таких подходов наша публицистика, а иногда и исследователи полностью не освободились и в постсоветский период.

Политический терроризм был присущ не только российской истории, но проявлялся в той или иной степени в других странах. Жертвами его были государственные и общественные деятели, в том числе коронованные особы, президенты, премьеры и министры. По подсчетам специалистов, на земном шаре насильственной смертью погибло более 500 первых лиц государств. При этом в нашей стране, начиная с Киевской Руси уровень насильственной смерти правителей составил 28%.

На общемировом фоне российская разновидность терроризма рассматриваемого периода отличалась некоторыми особенностями, обусловленными социально-политической структурой, менталитетом и историческими традициями общества. Среди них углубление конфликта и противостояния между самодержавным строем и радикальными оппозиционными слоями общества. Начатый с реформ 1860-х годов процесс перехода к конституционной монархии оказался нерешительным и замедленным, провоцируя общественное недовольство. Ряд непродуманных действий, стесняющих свободу университетской жизни, вызывали вспышки студенческих волнений. Вместо компромиссных форм взаимодействия укоренялись жесткие, антагонистические формы противостояния и борьбы.

В такой обстановке, не имея других механизмов влияния на судьбу страны, оппозиционные элементы стали чаще прибегать к исключительным, преступным действиям, в том числе к таким, как политический террор. П.Б. Струве по этому поводу писал: «Условием, которое с исторической необходимостью породило и порождает революционный террор, является в нашей стране бессилие общественного мнения, закона и права». В программных документах многих террористических кружков и сообществ указывалось на применение террора, как ответной меры на репрессии правительства. Этим же оправдывали участие в терроре привлеченные к суду террористы.

Террористические настроения в условиях абсолютной самодержавной власти подогревались иллюзиями быстрого и сравнительно легкого, с «малой кровью» обновления страны с помощью физического устранения самодержца, его окружения, дестабилизации этим системы государственного управления. Это тем более казалось привлекательным на фоне провала «хождения в народ» и развеявшейся мечты о близкой крестьянской революции.

Отсюда ориентация лишь на узкий круг заговорщиков и использование террора как детонатора к революционному возбуждению народа. Показательно в этом отношении заявление террориста Александра Соловьева, который перед покушением на императора Александра II посетил сестер Фигнер, занимавшихся революционной агитацией в Саратовской губернии под видом фельдшериц. В. Фигнер передает его слова: «Я бросаю место волостного писаря и поеду в Петербург, чтобы убить императора Александра II. Бесполезно жить в деревне. Мы ничего не будем в состоянии сделать в ней, пока в России не произойдет какое-нибудь потрясающее событие. Убийство императора будет таким событием: оно всколыхнет всю страну. То недовольство, которое теперь выражается глухим ропотом народа, вспыхнет в местностях, где оно наиболее остро чувствуется, и затем широко разольется повсеместно. Нужен лишь толчок, чтобы все поднялось. Одна искра – и пожар вспыхнет…».

Одной из причин распространения экстремизма и терроризма в российском обществе надо считать укоренившийся и поддерживаемый среди населения, особенно среди интеллигенции, нигилистический взгляд на Россию, ее социально-политический строй, исторические традиции, культуру, экономику и т.д. При этом все увязывалось, обычно, с якобы никуда не годным государственным руководством, начиная от императора, министров, губернаторов и кончая полицейскими службами, судебными органами, различными ведомствами.

Известный вклад в это внесен русской художественной литературой и публицистикой, которые отражали преимущественно негативную сторону российской действительности, культивировали пренебрежительное отношение к ней. Выдающиеся мыслители В.В. Розанов, М.О. Меньшиков, И.Л. Солоневич, анализируя идейную направленность русской литературы и ее воздействие на общественное сознание, пришли даже к заключению о том, что именно она привела Россию к революции.

Бывший в прошлом одним из вожаков народовольцев, а потом порвавший с заблуждениями молодости Л.А. Тихомиров в зрелые годы писал, что на путь террора его бывших сподвижников вело убеждение, что якобы в России «ничего нельзя делать», что «Россия находится на краю гибели и погибнет чуть не завтра, если не будет спасена чрезвычайными революционными мерами». И.С. Аксаков отмечал:»… В молодежи неведомо откуда появилась злая струя, нам совершенно чуждая… вдруг появилась яркая ненависть ко всему русскому, а из этой молодежи анархисты формировали динамитчиков…».

На формирование крайне оппозиционных настроений в российском обществе заметное влияние оказали революционные события в ряде стран Европы, упразднение феодальных режимов, демократические свободы и институты. Вокруг этого в мире поднялась мощная, большей части неоправданная реклама революционного романтизма. Влияние Запада на развитие политического терроризма проявлялось и в том, что революции там сопровождались массовым террором: во время якобинской диктатуры во Франции было отправлено на гильотину 2663 человека. «Культ французской революции, – писал А.И. Герцен, – первая религия молодого русского; и кто из нас не хранил портреты Робеспьера и Дантона».

При выяснении истоков российского политического терроризма нельзя сбрасывать со счета и влияния традиций отечественной истории – многочисленные дворцовые перевороты, крутые меры в отношении оппозиции Ивана Грозного и Петра I, разинщину и пугачевщину, что сопровождалось грубым произволом и насилием, большой кровью и нагнетанием страха. «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» – восклицал А.С. Пушкин по поводу пугачевщины. Эту сторону бунтов в народе знали мало, а чаще об их руководителях вспоминали в песнях и сказаниях, как о народных вождях и героях, народных заступниках.

Необходимо отметить и национальный аспект проблемы. История Российской империи в рассматриваемый период отмечена противостоянием с некоторыми национальными окраинами вплоть до крупных восстаний и длительных войн на Кавказе, что сопровождалось грубым насилием и вспышками кровавого террора. Порождали недовольство и проявления национальной дискриминации со стороны государственных органов.

На распространении терроризма в определенной мере сказалось ослабление среди русского народа влияния нравственных норм православия. На это обратил, например, внимание Белинский в известном письме к Гоголю. Многие террористы объявляли себя на суде и даже перед казнью атеистами, оправдывая мнение Достоевского, что человек, утрачивая веру в бога, способен на самые низкие поступки вплоть до убийства.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7