Став издателем «Современника», Пушкин сделал последнюю попытку объединить свой круг писателей и утвердить свою эстетическую программу. В 1836 г. его возможности в этом отношении были ограничены существовавшим запретом на новые периодические издания. «Современник» был разрешен как литературный сборник в четырех томах, т.е. издание альманашного типа, и с самого начала испытал давление все более ужесточавшегося на протяжении 1830-х гг. цензурного режима. В известном смысле он следовал программе, намечавшейся Пушкиным еще для «Литературной газеты»: дать возможность публиковаться тем писателям, которые по тем или иным причинам не хотели сотрудничать в других печатных органах. К такому обособлению тяготела почти вся пушкинская литературная среда; в «Современнике» участвовали Жуковский, Вяземский, опубликовавший здесь, помимо стихов, наиболее значительные свои критические статьи второй половины 1830-х гг.: «Наполеон и Юлий Цезарь», «Новая поэма Э. Кине», «Ревизор, комедия, соч. Н. Гоголя»; Баратынский (стихотворение «Князю П.А. Вяземскому»), Д. Давыдов (стихи, статьи «О партизанской войне» и «Занятие Дрездена. 1813 года 10 марта»), Плетнев, В.Ф. Одоевский (статьи «О вражде к просвещению, замечаемой в новейшей литературе», «Как пишутся у нас романы»), Н.М. Языков. Пушкин привлекает к участию и новые литературные силы: А.В. Кольцова, Н.А. Дурову, Султана Казы Гирея и др. (роспись содержания журнала: Рыскин, 1967; факсимильное изд.: Современник, 1987). Сам Пушкин напечатал в «Современнике» «Скупого рыцаря», «Капитанскую дочку» и ряд важных критических статей.

История «Современника» отражает общественные и эстетические ориентации позднего Пушкина и его литературные отношения: почти все, что мы знаем об этих последних в 1836 г., связано с его начинанием. Став журналистом, Пушкин должен был соотносить свою позицию с журнальной политикой противоборствующих изданий, за которыми стояли оформленные или только оформляющиеся литературно-общественные группы. Самое появление пушкинского журнала, ставшего центром притяжения для лучших столичных литераторов, поневоле становилось фактом конкурентной борьбы — и в этом отношении весьма показательным становится факт внутриредакционной полемики, завязавшейся вокруг статьи Гоголя «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году», появившейся без подписи в первой книжке «Современника».

Проблема «Гоголь и Пушкин», имеющая биографический, историко-литературный и типологический аспекты, — одна из ключевых для осмысления литературного процесса в 1830-е гг. и даже позднее. Личные связи писателей завязываются в начале 1830-х гг., постепенно крепнут и становятся все более тесными (фактический материал о них суммирован и проанализирован: Гиппиус, 1931; Петрунина и Фридлендер, 1969). Выход в свет «Вечеров на хуторе близ Диканьки» (1831) вызывает восторженный отклик Пушкина: «Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился» (Пушкин, XI, 216). Гоголю были известны неизданные полемические статьи Пушкина; со своей стороны, он читает Пушкину или передает в рукописи начало комедии «Владимир III степени», «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Тараса Бульбу», «Невский проспект». Известно воспоминание Гоголя, что он был обязан Пушкину сюжетами «Ревизора» и «Мертвых душ». В 1834 г. он советует Гоголю приняться за историю русской критики.

Именно как критик Гоголь и выступил в первом же номере пушкинского журнала, и острие его критики было направлено в сторону «Библиотеки для чтения». Выступление это было сразу же воспринято как полемическая программа нового издания, что в цензурных условиях 1836 г., с резко негативным отношением к журнальной полемике вообще, грозило поставить под удар самое существование «Современника». В книжке 3-го журнала появился уже упоминавшийся нами ответ, подписанный инициалами «А.Б.», и примечание, уже от имени издателя, удостоверяющее, что статья «О движении журнальной литературы...» никак не является программной для «Современника».

Еще в 1916 г. было высказано предположение, что статья за подписью «А.Б.» принадлежала Пушкину (В.П. Красногорский); в 1924 г. оно было с неопровержимостью доказано Ю.Г. Оксманом. Этот на первый взгляд частный эпизод истории журнала при внимательном исследовании обнаружил свой принципиальный смысл: за ним стояли как вопросы журнальной тактики, так, по-видимому, и более глубокие расхождения Пушкина и Гоголя во взгляде на современный литературный процесс. Эта последняя проблема до конца не разработана; она требует воссоздания всего контекста эстетических и журнальных взаимоотношений середины 1830-х гг., с учетом позиций «Библиотеки для чтения» и «Московского наблюдателя», а также Белинского в «Молве» (историографию см.: П. Итоги, 1966. С. 231—234). Существует мнение, что эта полемика наложила отпечаток на взаимоотношения Гоголя и Пушкина и привела к взаимному охлаждению, — однако ни в письмах, ни в критических статьях Гоголя не обнаруживается никаких следов его конфликта с Пушкиным. Напротив, в поздние годы Гоголь развивает и углубляет то понимание феномена Пушкина, которое определилось у него уже в статье «Несколько слов о Пушкине» (1832), напечатанной в «Арабесках» (1835): Пушкин является выражением национальных начал в русской поэзии. С лета 1936 г. Гоголь находится за границей, и статья «А.Б.» выходит уже без него; одновременно с ней в 3-м томе «Современника» печатается его повесть «Нос» с редакторским примечанием Пушкина, где ей дается чрезвычайно высокая оценка. Примечание было почти демонстрацией, так как повесть была отвергнута редакцией «Московского наблюдателя» и вызывала негативные оценки и в пушкинском окружении (Е.Ф. Розен). После смерти Пушкина Гоголь все время возвращается к его образу и творчеству, соотнося с ним свое собственное; в статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность», включенной в «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847), он попытался дать целостный облик Пушкина как средоточия литературных исканий своего времени и, более того, как воплощение идеала поэта вообще. Для Гоголя он теперь приобретает значение своего рода символа; собственную литературную работу он осмысляет как осуществление заветов гения, почти как сакральную миссию. В этом контексте следует рассматривать и его рассказы о роли Пушкина в создании «Ревизора» и «Мертвых душ» — «передаче сюжетов», представляемую почти как символический акт. «Он (Пушкин. — В.В.) уже давно склонял меня приняться за большое сочинение. <...> И в заключенье всего, отдал мне свой собственный сюжет, из которого он хотел сделать сам что-то в роде поэмы и которого, по словам его, он бы не отдал другому никому. Это был сюжет “Мертвых душ”. (Мысль “Ревизора” принадлежит также ему.) <...> Пушкин находил, что сюжет “М<ертвых> д<уш>” хорош для меня тем, что дает полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров» (<Авторская исповедь> — Гоголь, VIII. С. 439—440).

Литературная поддержка Гоголя Пушкиным, таким образом, — несомненный факт, подтверждаемый всей совокупностью известных нам историко-литературных данных. Значительно более сложен вопрос о литературной преемственности. В прозе Гоголя есть непосредственные реплики на творческие находки Пушкина (Цявловский, 1962); во многих случаях он развивает пушкинские темы (тему «обыденного героя», персонифицированного, в частности, петербургским чиновником, и др.), — однако в целом проза его имеет иные структурно-стилистические основы и иной генезис; в ней преобладают фольклорно-лирическая стихия, гипербола, гротеск; в иных случаях она прямо противостоит протокольно точной, «неукрашенной» прозе Пушкина. Все эти вопросы выходят за пределы собственно литературных взаимоотношений Пушкина и Гоголя в область эволюции русского повествовательного стиля XIX в. (см.: Макогоненко, 1985; библиография работ — Фризман, 1995. С. 241—242).

Гоголь был самой крупной литературной величиной и самой яркой индивидуальностью в литературном окружении Пушкина — издателя «Современника», и это определяло особый характер его взаимоотношений с Пушкиным. Несколько иначе протекала работа в журнале В.Ф. Одоевского, уже добившегося видного места среди русских прозаиков 1830-х гг. Подобно Гоголю, он выступал и как автор повестей, и как критик, весьма ценимый Пушкиным. Одоевский выступал с критическими статьями еще в «Мнемозине», которую издавал вместе с Кюхельбекером; он входил в круг «любомудров» и в редакционное ядро «Московского вестника»; связь его с журналом, впрочем, затруднена, так как с середины 1826 г. он живет в Петербурге. В 1830 г. он принимает участие в «Литературной газете» и сближается с пушкинским кругом.

Как беллетрист, философ и критик, Одоевский изучен лучше, чем многие его современники. Сочинения его неоднократно переиздавались (наиболее полно: Соч.: В 2 т. М., 1982; комментированные издания академического типа: Русские ночи. Л., 1975; Пестрые сказки. СПб., 1996; статьи о Пушкине и статьи в «Современнике» — Одоевский В.Ф. О литературе и искусстве. М., 1982); фундаментальная монография П.Н. Сакулина (Сакулин, 1913) сконцентрировала обширный печатный и рукописный материал, связанный с творчеством Одоевского до 1840-х гг. Уже в последние десятилетия вышли монографические работы о нем биографического и историко-литературного характера, где освещается и история его взаимоотношений с Пушкиным (Cornwell, 1986, с обширной библиографией; Турьян, 1991). Предыстория их восходит еще ко времени «Мнемозины»; в 1827 г. Пушкин читает критическую статью Одоевского для «Московского вестника» и, одобрив ее в целом, требует исключить из нее резкие отзывы о Державине и Карамзине. Зато повесть Одоевского «Последний квартет Беетговена», прочитанная Пушкиным в «Северных цветах на 1831 год», вызывает у него восторженный отзыв: по его словам, он «едва когда-либо читал на русском языке статью столь замечательную и по мыслям и по слогу», обещающую в авторе писателя европейского достоинства (Русская старина. 1904. № 4. С. 206). С началом «Современника» Одоевский становится одним из активнейших помощников Пушкина: в письме от начала апреля 1835 г. Пушкин сожалеет, что Одоевский не успел ничего поместить в первом номере, и сообщает о намерении начать следующую книжку его статьей «О вражде к просвещению, замечаемой в новейшей литературе» — статьей «дельной, умной и сильной» (Переписка П. Т. 2. С. 436). Подобно Гоголю, Одоевский выступал против «Северной пчелы» и «Библиотеки для чтения», однако его полемика носит не персональный, а общетеоретический характер: предметом его критического анализа были антипросветительские, иррационалистические тенденции в современной литературе, эпигонское подражание образцам «неистовой словесности», моралистическое бытописание, не основанное на глубоком изучении реальных общественных процессов. Собственные повести Одоевского из светской жизни («Княжна Зизи» и др.), с точки зрения Пушкина, противостояли этим тенденциям, и Пушкин настойчиво побуждал Одоевского закончить работу над ними, чтобы поместить их в журнале; значительно холоднее он отнесся к фантастической прозе Одоевского (см.: Измайлов, 1975. С. 303—325).

В историографии «Современника» с именем Одоевского и другого ближайшего сотрудника Пушкина — молодого А.А. Краевского — связывается вопрос о внутриредакционных разногласиях в журнале. В 1952 г. было опубликовано письмо Одоевского и Краевского Пушкину с планом реорганизации «Современника» (Лит. наследство. Т. 58. С. 289—295). Оба автора письма были близки к редакции «Московского наблюдателя», и в исследовательской литературе возникло мнение, что в кругу «Современника» назрел кризис, имевший достаточно глубокие общественные и эстетические основы (литературу вопроса см.: П. Итоги. С. 232—233). Такое предположение как будто поддерживалось высказанным Пушкиным намерением «тихонько от Наблюдателей» привлечь к сотрудничеству Белинского, уже выступавшего в печати против московского журнала. Новейшие исследования позиции Одоевского, однако, не подтверждают версии о его участии в некоей антипушкинской коалиции, якобы стремившейся ограничить воздействие Пушкина на журнал (Турьян, 1991. С. 280—294). Внутренняя история «Современника», мало документированная и мало нам известная, конечно, требует дальнейшего изучения и внимательного учета индивидуальных позиций участников журнала, во многом отличных друг от друга, — но несовпадение мнений отнюдь не всегда приводило к антагонизму. Разногласия Пушкина с молодым Белинским касались вопросов, для Пушкина весьма существенных (отношения к «преданию», т.е. естественно установившейся литературной и исторической иерархии и пр.), — однако это не помешало Пушкину начать с ним переговоры об участии в журнале.

Эту особенность журнальной политики Пушкина приходится учитывать, говоря о сложной проблеме «Пушкин и Тютчев». «Современник» фиксирует позднюю фазу взаимоотношений: Пушкин публикует в 3-й и 4-й книжках две большие подборки «Стихотворений, присланных из Германии» (с подписью «Ф.Т.») — по тетради стихов Тютчева, привезенной И.С. Гагариным. Гагарин сообщал автору, что Вяземский и Жуковский увлечены стихами и намерены поместить их в журнале, а затем выпустить отдельной книжкой и что Пушкин также «дал им справедливую и глубоко прочувствованную оценку». В какой мере этот пересказ соответствует подлинному мнению Пушкина, не до конца ясно; ряд исследователей (Г.И. Чулков, Н.В. Королева, М.Н. Дарвин, В.В. Кожинов) считают их, как и самый факт публикации, свидетельством безусловного признания Пушкиным тютчевской поэзии; другие (А.А. Николаев, А.Л. Осповат), отправляясь от наблюдений Тынянова, обращают внимание на характер отбора стихов, видя в нем акт своего рода интерпретации (Осповат, 1980. С. 19—28, с историографией; Осповат, 1990). Факт литературной поддержки Тютчева Пушкиным не подлежит сомнению; вопрос об историко-литературном соотношении остается дискуссионным и, во всяком случае, не может рассматриваться как прямая преемственность.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7