|
В этом деле огромную роль сыграл
Мазарини. В начале декабря он отправил несколько французских кораблей
курсировать у берегов Неаполя, с приказом привезти герцога. Мазарини,
готовившему подписание мира, не нужны были новые осложнения.
Итальянская политика Мазарини была
не слишком успешной. Она разозлила Папу и задержала несколько испанских судов и
полков вдали от главных полей сражений. Но, задерживались и французские
корабли.
Но не итальянские дела были главными:
важнейшее значение в тот момент имели дипломатические маневры, они начались
давно и шли параллельно с военными действиями.[5]
Стоило начаться конфликту, как
немедленно завязывались тайные дипломатические контакты: свои услуги предлагали
посредники. Папа Урбан VIII
вступил на самом раннем этапе, выступая за необходимость союза всех христиан и
новый крестовый поход (турки в тот момент обосновались вблизи венецианских и
австрийских земель). С 1641 года Людовик XIII и император вместе вынашивали идею организации двух
параллельных конгрессов в двух соседних городах Вестфалии: Оснабрюке, где
должны были проходить переговоры со шведами-лютеранами (при посредничестве
датского короля, что, в результате, не получилось из-за внутрискандинавских противоречий)
и Мюнстере, куда собирались приехать для переговоров католики, здесь
предполагалось посредничество Папы и Венеции. Четыре главных державы должны
были вести переговоры от своего имени и от лица своих союзников. Предложения
должны были подаваться в письменном виде, тексты собирались пересылать из
города в город со специальными курьерами. Открытие конгресса, предусмотренное
на март 1642 года, было перенесено на апрель, а потом на декабрь 1644 года. 4
декабря месса и пышная процессия ознаменовали открытие переговоров.
Переговоры шли более трех лет. На
Вестфальском конгрессе французскую сторону представляли три дипломата: д’Аво,
Сервьен и Лионн.[6]
Мазарини выбрал двух талантливых людей — графа д'Аво и основательного
судейского чиновника Сервьена; первый презирал второго, они ссорились из-за
того, кто первый поставит подпись на депешах, отсылаемых ко двору, но при всем
том умно и тонко исполняли сложные и все время менявшиеся указания Парижа.
Конгресс работал так много и так
медленно, потому что все европейские проблемы (за исключением английских)
подлежали обсуждению, и главное каждый участник следил за изменениями военной
ситуации на разных фронтах, влиявших на переговоры и на последующее принятие
трудных решений.
Первое решение, было принято в январе
1648 года: речь шла о независимости Соединенных Провинций, признанной Испанией,
которая освободилась, таким образом, от одного из противников, возможно, самого
непримиримого и упорного, и покинула Вестфальский конгресс с крупной
дипломатической победой. Роль Мазарини, в этом деле, была незначительной.
В конце 1645 года, добившись прочных
военных успехов, французские армии оккупировали две трети территории Каталонии
и около трети испанских Нидерландов. Стремясь надежно прикрыть Париж с севера,
Мазарини тайно предложил Испании мир при условии, что Франция отдаст Каталонию
и получит Нидерланды, подкрепив предложение обещанием брачного союза
семилетнего короля с инфантой. Несмотря на недовольство Сервьена и д'Аво, в
Мадриде и Мюнстере, в обстановке крайней секретности, начали
зондировать почву. Главный испанский переговорщик Пенаранда предупредил своего
голландского коллегу Паува. Тот уведомил Гаагу, и проект был заблокирован.
Испанцы тогда не потеряли еще ни Каталонию, ни католические Нидерланды, но богатые
голландские купцы, правившие страной, устали от долгой войны, так как она
съедала слишком много денег, а генералы-аристократы не хотели получить в соседи
могущественное католическое королевство Франция.
Подобная неосторожность и серьезный
провал Мазарини не прибавили ему популярности. Мазарини ставили в упрек тот
факт, что он не сумел довести до заключения мира переговоры с католической
Испанией.
Существовало два текста договора о
Вестфальском мире на латинском языке, подписанных в один и тот же день, 24
октября 1648 года. Один договор был подписан в Мюнстере, другой в Оснабрюке он
касался Швеции, и был связан с присоединением Эльзаса к французскому
королевству.
Договор окончательно и де-юре
признавал за королем Франции право полного владения тремя епископствами (в
действительности, занятыми столетие назад) — Мецем, Тулем и Верденом, а также
частью богатых угодий. Но главную проблему, лотарингскую, решили отложить:
Лотарингия переставала зависеть от Империи, французские войска оккупировали
большую часть ее территории, в том числе стратегически важные пункты,
продолжали контролировать главную дорогу с востока на запад. В самом незаметном
месте договора, признавалась оккупация Пиньероля.
Швеция получила несколько кусков
территории Германии: часть Померании, Бременское епископство. Союзник Франции
получил единовременно хорошую компенсацию.
Главная часть договора была посвящена
урегулированию политического устройства Империи и Германии, где уже тридцать
лет шла война. Для Мазарини, как когда-то для Ришелье, было очень важно, чтобы
желание императоров объединить, политически и религиозно, Германию с выгодой
для себя провалилось окончательно и бесповоротно. А дела шли вполне успешно. С
одной стороны, все три конфессии впервые были признаны законными, их положение
определялось в каждом городе или государстве желанием князя. С другой стороны,
деление Германии на 360 частей, маленьких, средних и редко больших, было
формально признано, как и теоретически независимость каждой из них. Все это
умаляло мощь и реальную власть императора, ставшего своего рода духовным
лидером, феодалом, владевшим, тем не менее, самыми обширными и богатыми
провинциями, не говоря уж о заграничной жемчужине в короне Империи —
венгерском королевстве (правда, две трети его оккупировали турки).
Завершение, пусть и наполовину,
долгой войны, как и первый заключенный мир, было понято, оценено и признано
далеко не всеми подданными юного короля. Они были слишком заняты: одни —
трудами и заботами, другие — конфликтами, интригами, ссорами и денежными
претензиями. В общем, кого-то целиком поглощала Фронда, кого-то — нищета.[7]
1.3. Мазарини и Фронда.
Фронда проходила под гул
антиналоговых волнений, начавшихся задолго до неё и не прекращавшихся вместе с
ней.[8]
Надо было оплачивать войну, помогать
союзникам, расходы превышали 120 миллионов ливров. В 1647 году расходы достигли
143 миллионов. В 1645 году правительство нашло достаточно банкиров и подписало
7 откупных договоров (на 17 миллионов), 82 соглашения (на 47 миллионов) и
выпустило не менее 238 займов, гарантировавших не менее 102 миллионов. И все же
в 1647 году банкиры не побоялись оплатить 84% расходов государства.
Мазарини сократил проценты (с 15% до
5%), выплачивавшиеся сторонникам реформы, арендаторам и финансистам, но этого
оказалось недостаточно. Главное событие произошло 18 июля 1648 года. В тот день
совет в составе шести министров и королевы решил аннулировать все займы,
договоры, вторичные и дополнительные договоры с передачей обязательств, авансы,
предоставленные частным лицам на этот год и на следующие годы. Иначе говоря,
свершилось открытое банкротство, что на время, решало все финансовые проблемы,
а этого и добивался Мазарини. Было объявлено, что проценты по аннулированным
займам будут выплачены позже. Надо сказать, что приблизительно две трети
парламентариев и членов других судов были еще и финансистами, поручителями
финансистов и кредиторами финансистов. И королевское банкротство серьезно
затрагивало всех этих людей, что они немедленно ощутили.
Тогда же испанская армия, освободившаяся
от врагов на севере, вновь попыталась открыть дорогу на Париж, заняв Ланс. Как
раз в тот момент, когда Конде разбил испанцев, Бруссель и его клика, затеяли
тяжбу с откупщиками, с которыми не состояли в родстве (20—22 июля), что
переполнило чашу терпения финансистов, Мазарини и королевы. Уже 25 июля они
кинулись в атаку, воспользовавшись возвращением в Париж героя и его солдат и
великолепным благодарственным молебном в соборе Парижской Богоматери, который
должны были служить в среду, 26 августа.
Анна Австрийская уехала из Парижа 13
сентября с частью двора и совета, чтобы побыть на свежем воздухе и обдумать
месть парламенту. 20-го к ним присоединился Конде со своими солдатами. 24
сентября пришлось переехать в Сен-Жермен. 22 сентября официальная делегация
представителей парламента во главе с Виолем и двумя Потье (Бланменилем и
Новионом) прибыла в Рюэль и потребовала освобождения бывшего министра Шавиньи
(сидевшего в тюрьме в Венсенне), возвращения из ссылки де Шатонёфа, другого
бывшего министра, а также де Гула, близких друзей Мсье. Королева отказала по
всем пунктам, тем более что послы дурно высказывались о Мазарини.
Два месяца высшие суды опасались
неизбежных финансовых мер, которые могли принять министры и даже военные, потом
попробовали атаковать некоторых крупных финансистов, но, не договорившись между
собой, не сумели помешать королю взять деньги в долг под 10%.
Тогда же появились немногочисленные
памфлеты, открыто нападавшие на Мазарини. Нельзя сказать, что Мазарини был
совершенно равнодушен к тому, что писали парижские памфлетисты[9].
Мазарини нисколько не беспокоился, хотя отчетливо понимал: враги смелеют, а
трудности не убывают. Но главными своими врагами первый министр считал отнюдь
не простонародье или буржуа, поэтому всё же его не очень заботило, что думали и
говорили эти люди. Что бы ни происходило, он всегда выискивал тайные козни
вельмож и государственных сановников.[10]
Королева и кардинал были потрясены
новостями, пришедшими из Англии, о суде над королем Карлом I Стюартом, о «чистке» парламента и о
реальной возможности создания «народного» государства. Опасаясь за участь зятя
Анны Австрийской (королева Англии нашла приют в Лувре), обеспокоенные дурным
примером, поданным английским парламентом, Ночью, в праздник Королей,
королевская семья, министр, несколько верных друзей, слуг и солдат тайно
уезжают в Сен-Жермен, где их никто не ждал.
Это означало разрыв с Парижем, с тем,
что называли Фрондой.
Уехать из Парижа под защитой Конде
означало для Мазарини и королевской семьи разорвать отношения с парламентом и
Парижем и продемонстрировать желание отомстить обоим. Замысел был следующим:
заставить подчиняться обоих, используя тактику блокады, мешая снабжению парижан
по суше и воде. В целом, задуманное почти удалось.
В течение почти трех месяцев Париж
жил интригами, волнениями, ссорами и насилием.
В парламенте впервые раздались
открытые выступления против Мазарини. Вспомнили о постановлении 1617г.,
запрещавшем иностранцам занимать во Франции пост министра.[11]
В парламенте, выкрики подстрекателей поначалу заглушали голоса благоразумных
депутатов. Кардинала объявили возмутителем общественного спокойствия, врагом
короля и его государства, ему давали неделю на то, чтобы он покинул
королевство, в противном случае «всем подданным короля приказывалось
преследовать его», то есть арестовать либо убить. Это постановление стало
известно в Сен-Жермене, и королева приняла решение: перевести все четыре Высших
суда в Мант, Монтаржи и в другие места.
Все это никак не затрагивало
временных хозяев Парижа: Гонди, бунтующих парламентариев и дворян-фрондеров.
Существовала «третья» партия — партия «примирения», имевшая отношения с
Сен-Жерменом, то есть с Мазарини.
Ни юридические аргументы, ни какие бы
то ни было претензии противников, ни оскорбления в печати не могли всерьез
встревожить кардинала, уверенного, что первопричина заключается в
неэффективности одних и страхе и продажности других. Мазарини занимался в
основном внешней политикой. Его внимание было приковано к Европе.
Беспокойство на северо-востоке
королевства причиняли двое братьев Латур д'Овернь Буйон и Тюренн. Первый не
смог смириться с недавней передачей Франции Седана, его города и княжества,
причем без компенсации — титула князя. Он с первых дней присоединился к
эскадрону генералов Фронды под теоретическим командованием Конти. Тюренн,
командовавший очень сильной германской армией, колебался, принимая решение о
присоединении к брату, хотя к этому его подталкивали честолюбие, (он желал
командовать в Эльзасе). Тюренн собирался присоединиться со своей армией к
фрондерам. Предупрежденный об этом, Мазарини отреагировал очень быстро: он знал
цену Тюренну и сумел уже 16 января подкупить Эрлаха, командовавшего
вспомогательными немецкими частями. После двадцати встреч с гугенотом Рювиньи,
сторонником Мазарини, и банкиром-снабженцем немецкого происхождения Гервартом,
Тюренн решает предать в начале марта, хотя большая часть войск покидает его. И
все-таки Мазарини отвел опасность: его ловкость и деньги соблазнили армию
Германии.
Существовала одна сильная армия —
испанская, расквартированная в Нидерландах. Руководители Фронды не видели
ничего плохого в том, чтобы попытаться завоевать ее расположение. 19 февраля, в
день, когда казнили Карла I:
парламент, посмевший 12 февраля, под надуманным предлогом, запретить войти в
зал герольду королевы, решил принять специального посланника эрцгерцога
Леопольда-Вильгельма (побежденного в Лансе и правившего в Нидерландах),
несмотря на резкий протест президента Моле и некоторых парламентариев. Подобный
тайный сговор многим показался неприемлемым. Мазарини никак не мог согласиться
с подобными маневрами, организованными Гонди, Брусселем, их ближайшим
окружением и аристократами-фрондерами. Благоразумные парламентарии, заседавшие
в «центре» парламента, думали практически так же, что ускоряло ведение
переговоров, которые все это время не прекращались.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
|
