По мнению Д.И. Мейера, аналогичным образом, не является юридическим исцелением недействительного духовного завещания утверждение его по достижении совершеннолетия особым письменным.

«Бывает, что дается сила сделке недействительной от начала, когда по заемному письму несовершеннолетнего производится взыскание, как скоро должник, по достижении совершеннолетия, признает долг. Но не потому суд присуждает должника к уплате долга, что он признает прежнюю, недействительную от начала сделку-заем и тем обращает ее в действительную, а такова уже сила судебного признания, что обстоятельство, им подтвержденное, … стоит незыблемой»[37].

Таким образом, мы можем сказать, что Д.И. Мейер допускал возможность конвалидации фактически, но юридически. Как правовое явление конвалидация им не признавалась. Автор предпочитал объяснять феномен исцеления посредством иных юридических конструкций («повторение сделки»[38]).

С критикой теории Д.И. Мейера выступил К.Н. Анненков, который считал, что подход к вопросу конвалидации, выработанный Д.И. Мейером, упрощает сложившийся порядок: «…Не может быть признано правильным… мнение Мейера о единообразном решении занимающего нас вопроса…, заключение его о невозможности обращения недействительной сделки в действительную во всех случаях отпадения ее недостатков в ее существенных принадлежностях, которые делали ее недействительной вначале… Подобно тому, как и по праву римскому, и у нас в видах разрешения этого вопроса различаемы случаи ничтожности или безусловной недействительности сделок и случаи только их оспариваемости или недействительности относительной, из которых только относительно первых вопрос должен решаться в смысле недопустимости…, но не по отношению вторых, когда, напротив, следует и у нас считать допустимым обращение вначале недействительной сделки в действительную…»[39].

По мнению К.Н. Анненкова, конвалидация оспоримых сделок возможна в двух случаях:

1)  при одобрении или признание сделки со стороны того лица, который уполномочен на возбуждение спора о признании ее недействительной;

2)  вследствие пропуска уполномоченным лицом срока исковой давности на предъявление требования о признании сделки недействительной.

Сходная позиция была высказана и Ю.С. Гамбаровым[40], исследовавшим явление конвалидации сравинительно-правовым методом.

Сходного мнения придерживался Е.В. Васьковский: «cделка, недействительная сначала, может стать действительной после, вследствие признания ее со стороны подлежащего лица (ratihabitio). Подобное приобретение … полной юридической силы происходит в двух случаях: 1) если сделка нарушает права третьего лица и потому может быть им оспорена, то она становится вполне действительной, когда это лицо признает ее; 2) при представительстве без полномочия: если действия представителя будут признаны тем лицом, от имени которого он действовал. В обоих случаях признание имеет обратную силу, то есть сделка рассматривается осуществившейся вполне в момент ее заключения (omnis ratihabitio retrotrahitur)»[41].

В то же время Е.В. Васьковский отмечал, что явление конвалидации присуще не всем видам недействительных сделок: «последующее признание может придать юридическую силу только такой сделке, которая существует, но может быть оспорена или опровергнута. Что же касается абсолютно ничтожных, а также уже уничтоженных по требованию управомоченного лица, то никакое признание не в состоянии обратить их в действительные: они юридически умерли и не в состоянии ожить. Подобная сделка, ничтожная с самого начала, никогда уже не может приобрести силы, хотя бы причина ее ничтожности впоследствии исчезла…»[42].

В.И. Синайский также предполагал возможность конвалидации только в отношении оспоримых сделок в случаях, прямо предусмотренных законом: «…возможно еще и исправление недействительной (оспоримой) сделки». В отношении ничтожных сделок автор выразил солидарность с Д.И. Мейером: «Исправление сделки следует, однако, следует отличать от заключения новой сделки с содержанием прежней недействительной сделки. Указанные случаи знает наша сенатская практика... Установить случаи, когда возможно исправление сделок – трудно. Критерием может служить и здесь частный интерес заинтересованного лица»[43].

Интересное замечание было высказано Г.Ф. Шершеневичем, который полагал, что оспоримая сделка может быть исцелена только посредством истечения срока исковой давности по требованию о признании оспоримой сделки недействительной, в отличие от ничтожной сделки, которая не может быть исцелена: «…Никакая давность не в состоянии придать ничтожной сделке юридическую силу… Право опровергать сделку может быть, как и всякое иное право, утрачено по давности»[44].

В то же время, например, К.П. Победоносцев не предусматривал возможность исцеления недействительной сделки в принципе: «…что само по себе ничтожно, то ничтожно с самого начала, в какую бы минуту ни было признано ничтожным. Акт, ничтожный сам в себе, может быть прямо отвергнут, как ничтожный, всяким, к кому обращено требование по такому акту, и вопрос о ничтожности его возникает по поводу прямого опровержения» [45].

Рассмотрев основные научные теории дореволюционного периода о недействительных сделках, мы можем сделать вывод, что, как и на современном этапе развития доктрины гражданского права, однозначной оценки явления конвалидации среди исследователей не было. Однако мы можем выявить некоторые общие научные тенденции:

1)  ориентация отечественной дореволюционной доктрины на классическое представление о недействительных сделках, выработанное еще в римском праве;

2)  стремление дифференцировать подход к явлению конвалидации в зависимости от того, о каком виде недействительности идет речь;

3)  как основание возможности конвалидации большинство авторов рассматривают частный интерес, который затрагивается конкретной сделкой – только в этом случае лицо приобретает возможность сделать действительным то, что не является таковым в силу закона.

2.3 Институт конвалидации в советском гражданском праве

В отличие от дореволюционного периода развития отечественного гражданского права советский период характеризуется снижением интереса доктрины к вопросам теории недействительности сделок, в частности к вопросам конвалидации. Традиционная для дореволюционных исследователей дискуссия о видах недействительности, о целесообразности исключений из правил о недействительности для советских авторов не являлась актуальной. Наука о сделках приобрела догматический характер: исследователи[46], в лучшем случае, пытались комментировать действующие тогда нормы на предмет правильного толкования и применения, не предлагая механизмы их совершенствования.

Мы полагаем, что такое положение дел было продиктовано, во-первых, тем, что в тот период в доктрине окончательно закрепилась двухзвенная концепция недействительности с разделением недействительных сделок на ничтожные и оспоримые. Возможность конвалидации недействительной сделки подорвала бы сложившиеся правовые догмы. Второй предполагаемой нами причиной, по которой проблемы конвалидации не были актуальны в советской доктрине гражданского права, является допущение этого правового института гражданскими законами ряда буржуазных стран.

Социалистическое право не могло уподобляться буржуазному в силу разного рода причин, прежде всего – политических. Ряд исследователей, занимавшихся изучением гражданского права зарубежных стран «в целях разоблачения», выделяли в качестве одного из основных преимуществ советского гражданского права – его определенность, отсутствие возможности для произвола со стороны правоприменителя, критикуя абстрактность буржуазного права[47]. Таким образом, попытки рецепции правовых идей зарубежных законодательств могли быть расценены как сопротивление действующему социалистическому правопорядку.

И, наконец, в-третьих, само гражданское законодательство советского периода практически полностью отказалось от конвалидации недействительных сделок. ГК РСФСР 1922 г.[48] вообще не содержит возможности последующего исцеления недействительной сделки. В ГК РСФСР 1964 г. содержится только одна норма, посвященная предмету нашего исследования: «если одна из сторон полностью или частично исполнила сделку, требующую нотариального удостоверения, а другая сторона уклоняется от нотариального оформления сделки, суд вправе по требованию исполнившей сделку стороны признать сделку действительной при условии, что эта сделка не содержит ничего противозаконного…» (ст. 47) [49].

Однако даже единственная норма о конвалидации вызывала критику в научных кругах. Так, Ф.С. Хейфец пишет: логика и последовательность изменяют авторам Гражданского кодекса, которые «дают правонарушителям легальную возможность обойти закон с помощью судебного решения… Законодатель проявляет непоследовательность и вместо закона, признающего сделку ничтожной и недействительной с момента ее заключения, дает возможность признавать ничтожную сделку действительной». Это «лазейки для правонарушителей, что вряд ли способствует стабильности гражданского оборота»[50]. Исключение из принципа неисцелимости ничтожной сделки еще могло быть понятно в конце 20-х годов XX века, поскольку тогда существовали эксплуататорские классы, а трудящиеся были недостаточно грамотны и юридическая помощь не всегда была доступна. Однако «соответствующие нормы ГК РСФСР 1964 г. не только нельзя оправдать, но следует признать их алогичными, непоследовательными и являющимися легальными лазейками для обхода закона»[51].

Аналогично высказался О.А. Красавчиков: «Предписание… о недействительности сделки, не соответствующей требованиям закона, имеет императивный характер. Из этого следует, что суд или арбитраж, разрешающие гражданско-правовой спор, не вправе отступать от указанного правила и квалифицировать в качестве действительной ту сделку, которая не отвечает требованиям закона»[52].

Сходную позицию также выразили Д.М. Генкин[53], О.С. Иоффе[54], М.М. Агарков[55].

Таким образом, общепризнанным мнением исследователей советского периода является непризнание конвалидации недействительной сделки в качестве логически возможного и практически целесообразного правового явления.

В то же время, в советской доктрине отдельными авторами высказывались и противоположные мнения.

Так, еще в середине 20-х годов Т.М. Яблочков в своей работе «Исцеление порока формы в договорах» писал, что всякий принцип может иметь исключение, поскольку ни одна логика обязательна для юриста. «Жизнь с ее запросами расширяет… брешь «исключений», и мы были бы неправы, если бы настаивали на абсолютной (то есть без всяких оговорок) силе указанного «принципа» права»[56].

П.И. Стучка полагал: «…При всей непоколебимости социалистических командных высот, мы на основах НЭПа не только разрешаем свободный гражданский оборот, но даже в интересах устойчивости нашего социалистического Госплана - гарантируем известную устойчивость и частного гражданского оборота»[57]. Исходя из описанных предпосылок, автор в качестве механизма обеспечения устойчивости гражданского оборота допускает возможность исцеления всякой недействительной сделки, включая ничтожную, по соображениям публичной целесообразности: «…мы не можем мириться ни с какими абсолютами и вполне допускаем возможность оставления в силе и договоров, по существу ничтожных, как незаконных, ибо для нас и законность является лишь организованною целесообразностью… Нам, конечно, покажется несуразностью обязательно разрушить договор, вполне эквивалентный, лишь потому, что молодому человеку не хватало 1-2 месяцев или дней до совершеннолетия…»[58].

Таким образом, по мнению П.И. Стучки: «Там, где нет преступных целей и нет нарушения интересов трудящихся или государства, для советского юриста нет оснований стремиться к уничтожению сделки или договора. Напротив, устойчивость оборота выдвигает принцип бережливого отношения и к дефектному договору»[59].

С одной стороны, изложенная выше позиция может показаться весьма прогрессивной для своего времени. Однако, на наш взгляд, это не совсем так. Автор не видит никаких пределов возможности исцеления недействительных сделок. Единственным условием, при котором любая, по его мнению, сделка может быть исцелена, является целесообразность существования правоотношения для государства, чьи интересы безоговорочно ставились выше частных интересов.

На наш взгляд, такое толкование недопустимо. Речь идет ни о придании конвалидации силы полноценного правового института, а о возможности пренебрежения нормой права в публичных интересах. Об этом писал Ф. Вольфсон: «…Допуская частную хозяйственную инициативу, защищая частные права, закон в то же время имеет в виду, что права и интересы частных лиц должны всегда уступать интересам государства, иначе говоря, что интересы частного хозяйства подчинены интересам всего народного хозяйства в целом»[60].

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20